Вот я в книжном, поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Но почему-то я опять взрослый, мамы нет, а я голый. Стыдливо прикрывая перед и тыл, я продолжаю подниматься, а там за столами сидят некие леди и джентльмены, и начинают осыпать меня овациями. Я бегу в уборную, мои вещи при мне, в руках! Нужно лишь одеться, но вместо уборной, я попадаю на зеленую равнину.
Миг, и я скачу на своем любимом единороге, все ещё без портков, но счастливый до одури, а сзади за мной гонятся танки и почему-то огромный динозавр.
Ещё миг, и я на приеме у психотерапевта. Её отыгрывает Марина-сенсей, и томным голосом рассказывает мне, что мое подсознание пытается подать мне сигнал.
— Это чистый фрейдизм, — говорит она. — Поэтому тебе снится мама, а после ты оказываешься обнаженным на единороге. Ведь сам единорог — это символ твоего мужского начала.
С этими словами она показывает мне кулак, как символ моего мужского начала.
Я пытаюсь сказать, что единорог — это просто единорог, и он офигенный, но она меня не слушает.
— Но меня эта картина, с единорогом, признаюсь, безумно заводит, — исповедуется Марина-сенсей, срывая с себя блузку и бросаясь на меня грудью, как солдат на амбразуру.
Я резко проснулся от боли в боку. Да что за…
Сон ни в одном глазу, и неудивительно. С такими видениями… я скоро подушку начну бояться.
Нужно что-то предпринять.
Два часа ночи, мама, должно быть, спит. Я прокрался на кухню, принял таблетку обезболивающего, запил его маминым саке из бутылки. Потом вернулся в комнату, проглотил снотворное. Ну все, теперь я буду спать как убитый.
Ожидая, пока смесь подействует, я включил ноутбук и запустил какой-то фильм из библиотеки. Это был голливудский боевик, причем на английском, с японскими субтитрами. Икари же ботаник, а все ботаники гики, ничего удивительного.
Английский я знал хорошо, поэтому я подложил одеяло под бок и одним глазом следил за событиями на экране, ожидая когда меня вырубит.
Странное дело, теперь лица голливудских актеров мне казались чудными. Видимо, это оттого, что я японец. Вот никогда бы не подумал, что мы по-разному смотрим на мир. Раньше мне азиаты казались причудливыми, а теперь эти белокожие ублюдки выглядели на одно лицо.
Я с трудом отличал Мэтью от Джорджа, а Веронику от Лизы. Кто-то кого-то искал, была перестрелка, потом ограбление. Мэтью и Лиза отправились в Нью-Йорк, но за ними увязался детектив Макрири…
Ох, зря я это сделал. Нужно было подумать, что мешать алкоголь, обезболивающее и снотворное в юном организме плохая идея. Особенно в теле такого щуплого и неподготовленного парня, как Рио Икари.
Фильм расплылся, и я провалился в ещё один сон. Голливудские имена смешались в одну кучу с моими воспоминаниями, породив невероятную эссенцию из кино, вымысла и правды.
Глава 19
Воспоминания
Я сидел в кинотеатре. Да все указывало именно на это.
Был ли я один в зале? Не уверен. Все было иллюзорными и вычурным, коктейль из фантазий и кино.
Я попытался усесться поудобнее, но кто-то шикнул справа. Кто это?
Я мог видеть лишь черный силуэт. Ах, это Муза, точно, должно быть это она! Пришла посмотреть кино со мной? У нас свидание? Как волнующе…
Она шикнула ещё раз и показала тонкой рукой на экран. Ах, начинается…
Появилась белая надпись на черном полотне, а гнусавый диктор объявил: «Воспоминания об убийстве!».
А это уже плагиатом попахивает. Я помню смотрел фильм точно с таким же названием.
Я приготовился и все внимание уделил киноленте. Похоже, американский фильм слишком на меня повлиял…
"Все имена и места произошедшего изменены.
Эта история не внушает никакого доверия и является измененным воспоминанием больного сознания. Наслаждайтесь просмотром."
Наконец вышло солнце и осветило всю эту гнетущую городскую пастораль. «Валентайн» сильно ударил по побережью, улицы занесло снегом на два дня, но потом, как по взмаху волшебной палочки, остались только лужи, и начало теплеть. А сегодня и солнце вышло, уже как-то полегче.
Мэнди улыбнулась светлым лучам, оглядывая изменившуюся округу. Она сидела на верхотуре, свесив ноги вниз, разглядывая свои потрепанные найки, а внизу собиралась толпа.
Недостроенное здание, на крыше которого и собирались парни и девушки её возраста, было самым высоким в районе. Было закончено двенадцать этажей, а потом стройку почему-то забросили, и теперь здесь было убежище для подростков, самое популярное в Ист-энде. На крыше все друг друга знали, копы сюда не поднимались, а чужаков не пускали. А если шел дождь, можно было спуститься на этаж ниже под крышу и спрятаться от него.
Кто-то, неизвестно как, но затащил на крышу детские качели, из сломанных паллет и старых матрасов делали диваны, народ тащил сюда одеяла, стояли бочки, в которых можно было жечь картон, чтобы согреться. Здесь можно было спокойно выпить, покурить чего-нибудь, купить или продать, выпросить… Ребята, которым некуда было идти, собирались здесь, среди таких же потерянных душ, зная, что тут хотя бы безопасно, а некоторые даже оставались на ночь.