Отцы и овцы

- Что ж, я дам распоряжения русскому консулу о всемерном содействии. - Федор Кузьмич заходил по комнате. – Если он решит отправиться морским путем, мы поможем ему быстрым кораблем и надежным капитаном.

Старец остановился напротив Павла Петровича.

- Стоит ли в таком случае нам торопиться с превентивными мерами? Мы могли бы вступить с графом в переписку для выяснения всех обстоятельств и его мотивов. И уже после принимать решения о способе действий.

Павел Петрович стоял, демонстрируя превосходную военную выучку. Он начал было отвечать, когда в дверь постучали.

Следом за громкими тревожными звуками в залу ворвался запыхавшийся лакей подшалевшего вида.

- Покорнейше прошу прощения, - от волнения усовершенствованный слуга забыл свой новомодный говор, - в докторе срочная надобность!

Он посмотрел на удобно расположившегося в кресле Васильева и старца, который обменялся быстрыми взглядами с Павлом Петровичем.

- Жар у мальчонки… Вы его видали… Да я вам рассказывал. Мечется в горячке, кожа горит. Хрипит да молчит. Как бы не случилось чего. Ничего ведь не помогает. Хотели уже за священником посылать, да я про вас вспомнил. Доктор же у нас есть! Уж не обессудьте, не дайте пропасть мальцу!

Петр закончил скороговорку и перевел дух. Васильев кивнул ему и поднялся.

- Господа, обстоятельства вынуждают меня временно вас покинуть. Одна из так называемых вами овец требует моего внимания, а я пастух добрый. - Он едва ли не выхватил шляпу из рук подавшего ее Николая Петровича. - Вижу, дела наши пошли на лад. Надеюсь, мы обо всем договоримся по моему возвращению.

Федор Кузьмич невразумительно кивнул, то ли отпуская Васильева, то ли соглашаясь с ним, и проводил взглядом широкую спину доктора.

- Договоримся по возвращении, – повторил старец и посмотрел на Павла Петровича. – Дело решенное.

Между тем Васильев, выслушав сбивчивые извинения Петра за то, что прислали за доктором не экипаж, а телегу, и объяснения, какой он, доктор, их великодушный добродетель, уже отправлялся в путь.

Полная луна, повисшая в звездном небе, освещала им дорогу. Прохлада ночи забралась под модный костюм Васильева, и он уже пожалел, что не захватил с собой ни чего потеплее, ни чего покрепче.

Тишину нарушал только скрип плохо смазанного колеса. Даже болтливый обычно Петр молчал и сидел недвижимо, лишь изредка подергивая вожжи. Васильев погрузился в размышления, и думал он тяжело и упорно, будто корчуя мертвые старые пни.

Прибыли вскоре. Старик жил бирюком, изба его, крытая соломой, стояла у оврага поодаль от деревни. Васильев подхватил свой медицинский саквояж, пока лакей возился с каким-то длинным кожаным ящиком, должно быть, порядочного веса. Доктор вошел в темные сени, куда пробивался робкий свет лучины, и громогласно вопросил:

- Где мальчик? Проведите меня к нему! Я хочу видеть этого…

От открывшейся его глазам картины он замолчал на полуслове, но вряд ли успел осознать это до того, как ему нанесли первый, еще не смертельный, удар.

- Барин, он личной аюдиенсии просит.

- Передай, что сейчас выйду. – Павел Петрович смочил лоб одеколоном и подхватил массивную трость с серебряным набалдашником. Разговаривать с чернью он не умел и не любил. Да и не понимал он ее никогда, но дело было исключительное.

Павел Петрович вышел на крыльцо для слуг. Было еще темно, мертвенно-бледный лунный свет истончался, растратив силу. Стоял тот предрассветный час, когда природа засыпает, давая недолгий покой дневным и ночным тварям. Российский джентльмен вдохнул воздушной свежести и снизошел до Трифона.

Тот стоял с непокрытой головой, собрав в кулак бороду, и, озираясь по сторонам, переминался с ноги на ногу.

- Дело сделано, барин. Пора расплачиваться.

- Как положено, тридцать? - с легкой улыбкой спросил Павел Петрович, отсчитывая монеты и не отводя пристального взгляда от неожиданно побагровевшего мужицкого лица.

- Осинушек окрест нет, – невпопад ответил Трифон, пока монеты ссыпались с барской белоснежной ладони в холщовый мешочек. – Далече ходили.

- Ладно, ступай.– Разговор уже надоел Павлу Петровичу, и он взмахом указал мужику идти прочь.

- Согрешил я. Да и у вас, баре, руки и уста все в крови. Нам доктор сказывал перед тем… - Трифон запнулся, - о ваших порядках.

И тут руки мужика удивили Павла Петровича. Одна из них - но не та, которой следовало бы, с маленьким тугим денежным мешком, а другая - скользнула за пазуху. И выскочила наружу, потянув за собой деревянный кол. Острый, успел заметить Павел Петрович за мгновение до того, как что-то юрко и зло укусило его левый висок. Мимо внутрь скользнули быстрые серые тени.