Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

По общему семейному совету, к отцу Сергию пошел Миша, которому скоро нужно было уезжать. Он потихоньку передал отцу Святые Дары, конечно, сухие. В той обстановке Святые Дары доверялись для передачи даже женщинам, только при этом требовалось соблюдение некоторых условий, например, чтобы святыню всячески оберегали от прикосновения посторонних.

Тут же Миша рассказал отцу и последние новости. Ведь отец Сергий с тех пор, как благословил Костю, ничего не знал о нем. А теперь он узнал, что его сын уже диакон, а завтра будет священником. А отец Сергий передал с Мишей поручение принести отцу Николаю сырых яиц и молока. Ведь, сняв официально голодовку, в действительности отец Николай продолжал голодать, так как грубая тюремная пища для него сейчас была просто опасна.

Ожидали, что передачу принесет его мать, а оказывается, еще вопрос, получит ли она пропуск, а молоко и яйца необходимы как можно скорее. С помощью добрых людей все это удалось достать и принести довольно быстро.

В тот же день, также с помощью Божией и добрых людей, отец Сергий сумел сообщить о предательстве Апексимова, о том, какую роль Апексимов сыграл в его деле.

А вопрос, состоится ли встреча отца Николая с матерью, волновал сегодня не только по сочувствию к ним; Елена Константиновна должна была узнать у сына об отце Петре. Ее с нетерпением ждали весь вечер, высматривали у всенощной, долго ожидали на квартире, а ее все не было. Только во время заутрени Наташа увидела матушку в толпе, довольно далеко от себя, и, пробравшись к ней, тут же, за службой заговорила с нею. Старушка оказалась несколько глуховатой, они не сразу поняли друг друга, но все же наконец разобрались. Оказалось, отец Николай дал отцу Петру прямо-таки восторженную характеристику, подтвердив, что он не запрещен и не уклонялся от Православия.

Получив такое важное сообщение, Наташа решилась на чрезвычайный поступок – пойти на левый клирос и вызвать из алтаря брата. Подняться на амвон для нее целое событие, без особой нужды она не сделала бы этого и в пустом соборе, а тут она стояла на амвоне рядом с братом, облаченным в серебристый стихарь, и они разговаривали с ним перед глазами всего парода. Мало того, он велел ей сейчас же пройти в сторожку, увидеть там епископа Павла и сообщить ему все, что сказала матушка. Идти к архиерею в три часа ночи! Что же делать, нужно идти…

Владыка уже проснулся и готовился читать утреннее правило. Пришлось немного подождать, пока он умоется, и вот, с обычной приветливостью, даже ласково, он благословил девушку и приготовился слушать.

К удивлению Наташи, сообщение об отце Петре не произвело такого действия, как они ожидали. Владыка сказал, что уже поздно говорить об участии отца Петра в этой литургии, придется обойтись без него, а о дальнейшем его служении можно поговорить после, не торопясь. Зато другое сообщение, об Апексимове, поразило владыку, и он довольно долго ходил по комнате взад и вперед, в волнении повторяя вслух: «Ведь он священник… священник ведь он!..»

Не было, казалось, никакой необходимости рассказывать об этом именно сейчас, ночью. Просто так получилось, потому что Наташа, как и все они, еще находилась под впечатлением этого известия. Особой необходимости как будто не было, а как показали последующие события, может быть, и нужно было предупредить владыку против этого человека именно теперь. Ведь в этот особенный для отца Константина день, он, пожалуй, мог и не найти удобного времени для такого сугубо секретного разговора, а потом было бы поздно.

Едва ли отец Сергий сколько-нибудь уснул в эту ночь – он всегда старался держаться бодро, почти весело. Не показывая никому, что творилось в душе у него самого, он старался всем своим видом поднять и укрепить дух своих товарищей по камере. А если этого было недостаточно, если он замечал у кого-нибудь слезы на глазах или другие признаки особого волнения, он немедленно брал его под свою опеку:

– Отец Владимир, дорогой, что же это? Неужели плачешь? Вспомни, ведь ты христианин!..

Когда кое-кому начали разрешать свидания с родными, через них дошел разговор, что те, кто в одной камере с отцом Сергием, счастливее других – он и утешит, и успокоит, и ободрит. Но это не значило, что самому ему было легко. И, конечно, не было легко в ту памятную для него рождественскую ночь. Это был момент его духовного торжества, получало завершение все, над чем он трудился столько лет, следя за развитием сына. А с другой стороны, не было ли это в своем роде жертвоприношением Авраамовым?

Ночью в камере хорошо слышен соборный колокол. По его звону все поднялись, на память отслужили заутреню и обедницу, причастились полученными накануне Святыми Дарами. Потом остальные опять легли, а отец Сергий, в епитрахили, стоя у окна, слушал звон к литургии, трезвон, последний звон к «Достойно», молился и, мысленно воспроизводя происходящее в соборе, переживал великие для его сына минуты.