Отстойник

Вспомнила, лишь когда снова оказалась в тумане. Сколько она уже едет? И куда? Что вынырнет из тумана в следующий раз? Лючия сидела у тамбурной двери, обхватив руками колени. Шляпу, мешавшую ей смотреть (хотя смотреть сейчас было решительно нечего) она отколола от прически и выбросила прочь. Туман поглотил её жадно, словно лягушка пойманную стрекозу. За шляпой последовали шпильки и заколки. Каштановые кудри свободно рассыпались по плечам девушки и засветились вместе с туманом. Сначала тускло, потом все ярче и ярче. Свечение усиливалось, слепя глаза. Лючия отошла к противоположной стороне тамбура, зажмурилась, разбежалась и прыгнула в неизвестность.

***

«Кажись живая. Точно. Обалдевшая маленько, но живая!» – раздался над ней радостный мужской голос.

Лючия открыла глаза и попыталась перевернуться на спину. Плечо дернуло страшной болью, и она закричала. Сильные руки перевернули девушку на спину и откинули волосы с лица. Трое мужчин: один совсем не старый, двое – старые уже давно, тревожно смотрели на неё.

«Андрюха, ты с плечом поаккуратнее. Выбила, вроде. Вправлять придется. Ты по-русски то понимаешь, милая?»

Председатель.

«Чертовы овцы,» – матюкался про себя Андрей. Дребезжащий, как ведро с гайками УАЗик пробирался по нечищеной дороге, где только он и мог проехать, не увязнув в снегу, оставляя за собой глубокие колеи. Рычал он при этом так, что собраться с мыслями было решительно невозможно.

«Гена, забрось меня в правление и езжай пообедай,» – распорядился Андрей. В обед контора пустеет, и можно будет спокойно подумать

«Пообедать? Это мы завсегда готовы,» – отшутился водитель.

Обращаться к водителю – мужику лет на двадцать его старше просто по имени было вполне обычным делом и панибратством не считалось. Уж так было заведено. А вот к нему последние два года все обращались не иначе, как Андрей Владимирович – уважительно и несколько подобострастно. Все-таки председатель колхоза – не хрен собачий. Самый молодой в области. В момент назначения ему было всего двадцать восемь лет. Двинули его на эту должность по комсомольской линии, как молодого и перспективного. Приятно, что и говорить. Солидности и вальяжности Андрей поднабрался быстро, остепенился, заматерел, словно солдат-срочник за пару недель до дембеля.

Внешний вид тоже изменился. Долговязый парень с гитарой в клетчатой рубашке – стройотрядовец и активист – округлился, набрал вес и в прямом, и в переносном смысле, отпустил пшеничные усы, делающие его старше и превратился в серьезного руководителя. Гитара пылилась в углу, уступив место «дипломату» с документами. Деловые костюмы сменили удобные клетчатые рубашки, убранные в дальний ящик. И Андрей с юношеским рвением кинулся в работу, намереваясь, как минимум, свернуть горы. Пыла хватило ненадолго. Оказалось, что работа, по большей части, строится по принципу: ты – мне, я – тебе, и главное в этом деле – личные связи. Без них никуда. А чтобы обрасти этими самыми связями требуется время, и немалое. Только опутанные паутиной взаимных услуг и одолжений, люди функционировали эффективно, как единый механизм, без сбоев и проволочек. Смекнув, где собака зарыта, Андрей активно принялся встраиваться в систему.

Когда УАЗик подъехал к конторе, женщины из бухгалтерии уже гуськом потянулись по домам на обед. Все были местные, деревенские, жили по соседству. Время обеденного перерыва, хоть и двухчасового, понапрасну терять не стоило. У всех скотина: коровы, свиньи, утки, куры – кого кормить, кого доить, за кем убрать. Да и дети из школы пришли. Хорошо еще, что зима на дворе. Летом и вовсе не продохнешь, не то что поесть, стакан воды выпить некогда.

«Ой, Андрей Владимирович, а я только что все закрыла,» – шумно выдохнула спешащая Миляуша (в повседневном общении просто Миля, опять же без отчества, потому как секретарша).

«Ничего, я с ключами,» – отпустил женщину кивком головы Андрей, и та шустро посеменила по утоптанной с утра тропинке. Здание конторы было одноэтажным, по виду – совершенно обычный деревенский дом, если бы не табличка на стене у двери. Сунув по пути голову в красный уголок (пыль, герань, стулья с красной обивкой) и подергав двери всех кабинетов (порядок – заперто) Андрей вошел к себе.

Заставленный темной, тяжеловесной, казенной мебелью кабинет поначалу давил начинающему руководителю на психику. Он чувствовал себя зарвавшимся мальчишкой, нарядившемся в отцовский парадно-выходной костюм. И, когда появится хозяин, его выгонят отсюда поганой метлой, как ссаного щенка. Но за пару лет ничего – привык.

Тревожные мысли вернулись, как по команде, стоило ему снять тяжелую дубленку и сесть за стол: «Чертовы овцы.» Эти самые овцы, занимавшие все думы Андрея со вчерашнего дня, были овцами в самом что ни на есть прямом смысле. В колхозе их насчитывалась почти тысяча голов. А проблем с ними было примерно, как с тропическими птичками на Северном полюсе. То есть выше крыши.