Отсюда - туда

Люблю идти по камышам, слышать, как они ломаются. Однажды порезал себе руку. Никогда кровь не казалась мне такой красной и драгоценной, как тогда, когда она сочилась на грубые, зеленые, похожие на ножи листья. Иногда, обрезавшись, я наблюдаю, как маленькая капля вылезает наружу — это я, я сам.

Вспомнилась та авария, как мужчина, весь в коже, лежал, а позади горел его мотоцикл, а мужчина лежал, как черный мешок, в луже крови и масла. Отсмеялся! Какая тупая вещь смерть, и какая пошлая.

Топчусь в камышах, кружу, падаю навзничь. Или раздеваюсь и выплываю на чистое разводье, голый и белый неженка в зеленой воде; заплываю далеко, ныряю.

Торопиться мне было некуда. Сидел на опушке леса, рядом сохло шмотье. От полной тишины проснулись птицы и запели. По зеленым верхушкам гулял ветер, они шептались; как прекрасно то, чему нет конца.

Потом оделся, взял мотоцикл и поехал в город. Прежде чем позвонить Перкинсу, перекусил в баре. Это была одна из тех забегаловок, где нет обслуживающего персонала, одни автоматы. Вынул из окошечка бутерброд с колбасой, нажал на кнопку с лимонадом, и вот уже он полился в подставленный бумажный стаканчик. Стена, у которой стояли высокие — без стульев — столики, была зеркальная. В ней — наряду с автоматами, столиками и мусором — можно было разглядеть и себя, и я показался себе совершенно нереальным, как будто нарисованным.

Я еще ел, когда вошла женщина и наполнила пустые автоматы свежими бутербродами. Делала она это чрезвычайно добросовестно; и когда положила бутерброд подороже в окошечко подешевле, тут же опять вынула его и переложила куда надо.

— Глядя на вас, можно есть и есть! — сказал я. Но женщина не приняла шутку, достала из запертого ящика метлу и стала подметать пол.

Когда у кафе, где мы с Перкинсом договорились встретиться, ко мне обратился перекупщик, я невольно улыбнулся.

— Нет, спасибо, — сказал я ему, — не принимаю.

Он сразу же отвернулся от меня и стал озираться по сторонам.

— Здор́ово, Перкинс! Как дела?

Он пожал плечами, улыбнулся. Я сел, заказал пиво.

— Знаешь, — сказал Перкинс, — со мной вышла сегодня история: я нашел твоего сына! Да, представь себе, он играл вот на этой самой площадке. Все катался вокруг качелей на трехколесном велосипеде. Целиком ушел в это занятие. Я уж хотел было подойти и сказать, что я, мол, Перкинс, друг твоего отца, ты ведь знаешь меня, но не стал. Он так ровненько ездил по кругу, что я бы ему только помешал. И я не стал.

— Очень мило с твоей стороны, Перкинс, — сказал я.

Мы стали играть. Игра, в которую мы играли, проще простого: кто вытащит карту покрупнее, тот и выигрывает. Сыграли партий десять. Перкинс ловко тасовал и все выигрывал. Потом он проиграл и предложил мне повысить ставку.

— Как хочешь, — сказал я.

— Мне все равно, — сказал Перкинс.

Я сказал:

— В том-то и прелесть игры.

С переменным успехом мы играли дальше. Перкинс удовлетворился тем, что пробовал угадывать карты, которые доставал из колоды. В половине шестого мы поехали к Итальянцу, он уже поджидал нас.

Вечер был чудесный. Мы прогуливались по площади, на которой тихо чернели автомобили, похожие на насекомых. Небо было еще совсем светлое, с золотыми краями, не пускавшими темноту. На по-вечернему белесой голубизне покоились светлые облака. Говорили о пустяках, то есть Итальянец рассказывал что-то из своей жизни, а мы слушали.

— На родине у меня, — говорил Итальянец, — земля плоская и однообразная. Представьте себе страну серую, зеленую, ровную. Улицы как стрелы. Запыленные деревца поникли от зноя. Страна бедная. Мужчина на улице помахал рукой. Я взял его с собой. Спросил, куда ему, мне, мол, туда-то и туда-то. Подходит, сказал мужчина, как раз туда-то мне и надо… Странно, я знал, что мужчине безразлично, куда я его отвезу, но услужить ему было приятно, так он был горд.

Итальянец вдруг замолчал. Потом сказал:

— О чем это я? Я деловой человек, дела мои ни к черту, а плету что-то о гордецах, которые мне нравятся.

— Все поправимо, — сказал я.

— Что именно? — спросил Итальянец.

— Все, — сказал я, — нужно просто разгромить все к чертовой матери, тебя, твой дом, все дома…

Итальянец фыркнул.

— Он прав, — сказал Перкинс, — да ты не любишь про это слушать.

— Представьте, — сказал Итальянец, — иду я тут по городу и встречаю девушку, которую знал много лет назад: она совершенно не изменилась за все эти годы, ни чуточки, осталась такой, как была! Ну разве не волшебство?

— Да, — сказал Перкинс, — но только для тебя.

Наконец в семь подъехала машина торговца. Мы видели, как она с выключенными фарами въехала на площадь. Было еще не темно, самые сумерки. Торговец вылез. На нем был черный костюм с белой строчкой на отворотах. Сначала он заглянул в темное нутро машины, потом обошел вокруг нее. Потом снова заглянул внутрь, будто там был кто-то еще, кого нам не было видно. Потом он протянул нам два нейлоновых пакета, Перкинс забрал их и отнес в дом.

Понюхали. Перкинс понюхал еще раз. И улыбнулся.

— Хорошая штука, — сказал он, — даже очень.