Отсюда - туда

Какое-то время беседа их текла таким порядком, и мы захихикали, когда заметили, что Итальянец его все-таки надул.

Итальянец опустил руку в железную бочку с водой и плескал там, а клиент откинулся на сиденье автомобиля и деланно стонал, а мы хихикали, а солнце лежало на покрывале, как теплая маленькая кошка.

Наконец мужчина отсчитал Итальянцу деньги, и тот стал позвякивать монетами в карманах своих штанов. Прогудел автомобиль. В дверной проем мы видели, как на веревке болтается свежевыстиранный комбинезон. Ветер доносил запах стирки. Я чуть было не заснул снова. Итальянец заглянул к нам, и я стал подниматься.

— Ну как? — спросил Итальянец.

— Да никак, — сказал я и пошел к колонке умываться. Железный насос в разгоравшейся духоте на ощупь был особенно прохладным и свежим. А вот машины уже изрядно накалились. Один рабочий что-то кричал другому. Анламийорум, анламийорум. Это по-турецки. Где-то там в садах, за забором. В высотных башнях на севере сверкали ряды окон. Летел вертолет. И пропал на севере.

Ну разве не красавица! Ну разве не милашка!

Девушка вышла из барака и трясла головой, чтобы спутанные за ночь густые волосы снова распутались. Итальянец, считавший на столе деньги, посмотрел на нее и улыбнулся. Любит он девочек. Они много значат для него. Вспомнилась любовная история, когда-то со мной приключившаяся. Как давно это было, думал я. Ни беспокойства, ни боли: что это — отчаяние или счастье?

Как приятно прогнать сон холодной водой. Таз для умывания был голубой, эмалированный. Холодной и чистой была вода в тазу, и я мог видеть свое лицо, как в зеркале: круглое и какое-то еще помятое от сна.

Девушка помыла мне спину, да так, что холодная вода залилась мне в штаны. Я прыгал и кричал. Хотя не так уж это было неприятно. Солнце высушило меня.

Итальянец сходил еще к прессу металлолома. Отдал команды рабочим. Кричал на них. Это были итальянцы, но у них не было разрешения на работу. Несправедливость всегда несправедливость, думал я, относится ли она к тебе самому или нет. Шум, производимый прессом, был монотонным — вдох, выдох, стон. Потом повизгивание жести и металла. Рабочие в кожаных рукавицах брали слиток, несли его на пирамиду. Итальянец покрикивал. Я молча и не шевелясь стоял и смотрел.

Пар медленно разлился по комнате и погасил зеркала. Все произошло и случилось как нечто вполне естественное.

Я вернулся к бараку, поплескал рукой в железной бочке с дождевой водой, как раньше Итальянец, когда вода еще была холодной, теперь же она нарастила сверху тонкий теплый слой. От моей одежды шел пар. На бузине, что росла рядом с домом, листья стали вялыми, мягкими; они сворачивались в трубочку. Часы мои остановились. Я выпил глоток воды.

— Поедешь со мной? — спросил я девушку, но она не захотела.

Какое-то время я бесцельно ехал по запущенному пригороду, потом свернул к реке. Бывают тихие рукава, которые нарочно отделены от основного русла. Вот туда я и поехал. Это тихие, мутные от водорослей пруды и длинные заводи, поросшие камышами. Там великое множество разных птиц, которые взлетают, когда к ним приближаешься. А отражения облаков на воде, если долго на них смотреть, невозможно отличить от самих облаков.

В солнечные дни на берегу полно народу, ставятся тенты от солнца, из сумок-холодильников извлекаются банки с пивом. Дети лижут мороженое и играют у воды, парочки шныряют по кустам. По воскресеньям я здесь не бываю. Но в будни приятно найти что-нибудь, что осталось после отдыха в выходные дни, хотя все это, скорее, печально.

Быть Наедине С Собой. Я никогда не бываю один. Всегда есть кто-то, кто на меня смотрит. Что бы я ни делал, он всегда тут, мой соглядатай. Я двигаюсь, становлюсь подвижной мишенью. Кругом тихо. Он ждет, он следует за мной. Зеленое стекло, бинокль с миллиметровой сеткой, зеленое стекло. Кругом тишина, звери на поляне, терять нечего.

Тропинки здесь из мелкого, нежного песка. Ботинок легко погружается в него, а внизу он сырой и плотный. По утрам на песке сверкает роса. Потом она испаряется.

Птицы поначалу поют, но, когда подходишь ближе, смолкают. В лесу становится тогда совершенно тихо, и веют тенистые лиственные разливы какой-то зеленой твердостью. В них прячутся звери. Лужайки светлее, они полиняли за долгое лето, высохли. Видны стоянки отдыхающих, то, что после них осталось. Пинаю ногой пустую банку из-под пива. Однажды я нашел деньги и устроил себе роскошную жизнь. Но гораздо чаще попадаются лишь нейлоновые пакеты да забытые игрушки.

Тихо подкрадываюсь из лесу к камышам у воды. Но птицы слышат и, взлетев, парят над водой. Снова мерещится мне тот, кто держит меня на прицеле, как подвижную мишень: терять мне нечего, это верно. И все-таки приятно чувствовать себя вне опасности. Тихо, спокойно. Сладкое знание, если так можно сказать.