Отшельник 2

А ведь оно случилось, это чудо – даже устать не успели, как добрались до татарского лагеря, расположившегося на берегу небольшой речки. Сотен пять самих воинов, и не менее сотни повозок. И ещё пёстрая и гомонящая толпа, занимающаяся нехитрыми делами походной жизни. Кто одёжку чинил, сидя в одном исподнем на поваленном дереве, кто кашу варил на костерке под нетерпеливыми покрикиваниями едоков с ложками наготове, кто обхаживал скотину, коей собралось немалое стадо голов в двести, где среди тощих коровёнок сновали наглые козы и глупые овцы. На табор возвращающейся с полоном орды это нисколько не походило.

В одном Карим обманул. Не стал он ни пир закатывать, ни на запретное угощение напрашиваться, а сдал Маментия с детишками с рук на руки пожилому воину вполне русского обличья в хорошей дощатой броне, но с чернильницей на поясе вместо сабли, и с толстой книгой в руках.

– Вот, Тихон, ещё троих нашли, – сказал татарин без всякого коверканья слов. – Прошу любить и жаловать.

– Добро, – кивнул поименованный Тихоном воин и, раскрыв свою книгу, внимательно посмотрел на вновь прибывших. – Сами понимаете, порядок быть должон! Без записи кормить не будут, а как запишу, так получите вот это, – на тонком кожаном шнурке закачалась небольшая медная пластина с выбитой непонятной цифирью. – Пока харчеваться станете из общего котла, а ежели в опчество какое войдёте, то на вашу долю старосте будут выдавать. В обчестве не сытнее, но вкуснее. Понятно говорю?

– Понятно, – кивнул Маментий, Пётр помалкивал, а Софью по малости лет вообще никто не спрашивал.

– Имя, иное прозвище, сословие? К чему склонность имеешь?

– Маментий сын Иванов прозванием Бартош, – и на всякий случай добавил. – Не сомневайся, мы не из беглых холопов.

– Я вижу, хотя оно и без надобности, – ухмыльнулся Тихон, давно заметивший и красные тонкой выделки сапожки на девочке, и проглядывающие сквозь прорехи в рогоже шёлковые лохмотья. – Если в войско пойдёшь, то могу записать служилым сословием. Гладишь, лет через десять личное дворянство получишь. Ты не думай, личный дворянин государя-кесаря куда как выше лыцарского звания, и вровень с баронами из немецких земель.

– Пойду в войско, – согласился Маментий. – А возьмут?

– Не мне решать, но при желании без государевой службы не останешься, особливо ежели беловодскую грамоту освоишь. А не в войско, так на городовую службу, вот как я, – Тихон сделал пометку в книге, и перевёл взгляд на Петра. – Теперь детишки…

Мальчишка выпалил единым духом, чтобы никто не успел остановить:

– Пётр Бартошевич, сын Маментиев. И сестра моя Софья, тоже Маментиевна.

Тихон хотел что-то спросить, а Бартош онемел и потерял дар речи, но окончательно вопрос разрешился жалобным голоском Софьи:

– Дяиньки, а Зофа будит скусна? Молоська? И касу будит скусна?

Маментий выдохнул, как перед прыжком в холодную воду, и кивнул:

– Да, мои это.

– Когда успел-то?

– Да дело-то оно нехитрое…

– Ну, раз так, – на протянутой ладони появились три пластинки на шнурках, но уже серебристые. – Пойдём, провожу. Для семейных служилых у нас особливое опчество.

– Молоська! – Софья поняла, что скоро её будут кормить, и радостно захлопала в ладоши. – И касу! А хьебуска?

Окончательно Маментий уверился в счастливом повороте судьбы только утром, когда увидел задёргавшегося в петле бывшего шляхтича Самыловича из луцкой шляхты герба Мицный Лёв, накануне с ножом в руке вознамерившегося отнять серёжки с крохотными кроваво-красными капельками у юной Софьи Маментиевны Бартошевич.

Вот, значит, она какая, эта жизнь по старине. Это жизнь по Правде!

Глава 2

Год второй от обретения Беловодья.

Жизнь по старине она такая, она многих удивляет, а некоторых заставляет ужаснуться, ибо лишает власти и возможности возвыситься за счёт заслуг многочисленных славных предков. Как теперь жить, если худородные поперёд родовитых лезут, а ты им слова не сказать не моги, ибо чванство чужими деяниями есть грех великий, сравнимый с гордыней, тщеславием и содомией!

Кстати, именно последний пункт отвращал многих недовольных от попыток выражать своё недовольство от возвращения к старине, или от попыток открыто этому воспротивиться. Оно надо, так ославиться и получить анафему персонально от патриарха Евлогия?

Да, учреждение собственной волей новой Патриархии было вторым, что сделал государь-кесарь Иоанн Васильевич после подавления мятежа самозванца Шемяки и возвращения в Москву. В первую же очередь повелел обнародовать «Правду» Олега Вещего и Игоря Старого, дополненную Святославом и матушкой его пресветлой княгиней Ольгой. Документ этот доселе считался безвозвратно утерянным, но к превеликому счастью оказалось, что пропал поздний список, а доподлинная «Правда» с приложением руки и печатей всех вышеупомянутых сохранилась в Беловодье. Чудо господне, и никак иначе, ибо грамота сия по всем приметам нерукотворна.