Собственно, сначала Юля предложила мэру отменить частные уроки для его детей, ведь их всего двое, а в ее кружке шестнадцать человек. Но Валентин Игоревич выбрал своих сыновей.
Юля спорить не решилась. Ее родители были страшно горды тем, что она дает уроки шахмат «сыновьям самого мэра!», да и в школе ее рейтинг поднялся до самой высокой планки. С ней вдруг страстно захотели дружить все девчонки, даже те, которые раньше старались делать вид, что Юлю упор не видят. Все это как-то обязывало… Хотя ей было жалко первоклашек, которые успели полюбить ее уроки. Будь ее воля, она бы выбрала свой кружок. К тому же ей не слишком нравилось, как Валентин Игоревич фамильярно обнимает ее за плечи и смачно целует при встрече в щеки. Впрочем, зависать над этим не стоило: в конце концов, многие взрослые мужчины так ведут себя с подростками — они считают их детьми, которых можно без спросу чмокать в пухлые щечки…
Но Юля ошибалась. Мэр отнюдь не считал ее ребенком.
На очередном домашнем уроке, склонившись к шахматной доске, Юля вдруг почувствовала, как Валентин Игоревич — он всегда присутствовал на ее занятиях с мальчиками, будто у него никаких более важных дел не имелось, — запустил руку ей под юбку. И стал гладить ее ягодицы.
Юля побледнела. Распрямилась. Обернулась. На лице мэра царила уже знакомая ей ласковая улыбка, но взгляд был напряженным, настороженным.
— Вы… вы… — Она не находила слов. Это не укладывалось в ее сознании. — Вы что делаете! Как вы можете!
Валентин Игоревич молча схватил Юлю за руку и поволок за дверь, подальше от глаз своих детей. Он протащил ее через большой холл, впихнул ее какую-то другую комнату и влетел туда вместе с ней. Закрыл за собой дверь и с силой прижал девочку к себе.
— Не выделывайся, маленькая кокетка, все ты отлично поняла! Ты еще весной конфетку так сосала при мне, что у меня член чуть мозги не протаранил!
От этой гнусной фразы у Юли загорелись щеки, будто их отхлестали. Такой гадости она в жизни не слышала. В ее мире еще не существовало таких слов. Мэр между тем все прижимал ее к себе, а Юля упиралась руками в его грудь, пытаясь отодвинуться.
— Решила распалить меня еще больше? Играешь недотрогу? Я сразу все про тебя понял, развратница маленькая! С мальчиками уже трахалась, небось, а? Ну все, хватит, ты меня уже и так завела до предела! Иди сюда, крошка, иди скорей — его пальцы побежали по пуговкам школьной форменной рубашки — еще секунда, и он схватил Юлю за грудь, стал мять и тереть ладонями ее соски. — Ах, какие красивые грудочки, ах, какая девочка!
Он наклонился и взял в рот ее сосок, для чего немного отодвинулся, и тут Юля, пребывавшая до сих пор в парализующей оторопи, двинула его коленом в пах. А когда он согнулся от боли, она подняла его голову и мстительно провела ногтями по обеим щекам — сильно, с нажимом, до крови.
— А-а-а, ссука! — взвыл мэр и больно сжал ее плечо. — Да ты как посмела?! Разбаловались детки в Энске! Богатенькие детки богатеньких родителей, ни в чем отказа не знаете, страх потеряли, думаете, вам принадлежит мир?! Вы все можете? На все имеете право, негодяи малолетние?!
Юля не знала, кто эти «негодяи малолетние», кого мэр объединил с ней, — он домогался еще кого-то? Но времени задаваться вопросами у нее не имелось. Она рванула на себя дверь комнаты — но Валентин Игоревич был сильнее и сумел ее захлопнуть.
— Да что же ты, дрянь такая, себе позволяешь? Да ты соображаешь, кто я? Я же тебя могу…
Он вдруг умолк. Посмотрел на Юлю сосредоточенно, обдумывая что-то. Вытер с щек кровь, выступившую бисером на царапинах, посмотрел на свои руки с красными разводами.
— Давай так, детка, — медленно проговорил он. — Я могу уничтожить твою семью. Я не о физическом уничтожении, я не дикарь, но все ваше благополучие может рухнуть по шевелению моего мизинца. Родителей твоих с работы попрут, и вы лишитесь всего: и бабок, и дома, и тачек. А лично ты — лучшей школы и особенно своего непомерного гонора. Представляешь, какая незадача? Вы станете нищими. Ты посудомойкой пойдешь работать, чтобы себе на платьица зарабатывать! Под любого согласишься лечь, лишь бы заплатил! А, как тебе мысль? — мэр ухмыльнулся. — Представила? А я тебе предлагаю красивую жизнь, помощь в предстоящей карьере — и только за твои ласки! Тебе такая сделка не кажется выгодной?
Внутри Юли что-то толкнулось и понеслось вниз, как оборвавшийся лифт. Она произнесла медленно, почти по слогам, но не ради эффекта — просто губы отказывались ее слушаться:
— Я-не-тор-гу-ю-со-бой.
— Все торгуют, а ты чем лучше? Другие бы визгом восторга согласились, а ты тут высокоморальную изображаешь? Нет больше у нас высокоморальных, все перевелись. Кто не продался, того уничтожили еще в девяностые. Так что не выделывайся, девочка! Если будешь умницей, то все обойдется. Я не стану тебя наказывать за проявленное упрямство, я его забуду. Наоборот, награжу тебя. Подарками засыплю, будешь у меня в золоте купаться, все что хочешь тебе…