Отрок. Внук сотника

– Ну, кобелек, первые зубки прорезались? Андрюха, поставь его на ноги, посмотрим, какой породы у нас песик подрос.

Дед взмахнул плетью… Мишка сосредоточил все силы на том, чтобы не унизиться, закрываясь руками или пытаясь уклониться от удара. Плечо и спину ожгло болью, совсем неподвижным остаться не удалось – вздрогнул, моргнул, но руки удержал и стоять остался прямо. Дед кинул плеть Мишке под ноги.

– Подними и подай!

– Не буду!

– Ну, как хочешь, внучек. Андрюха, подай!

«Больно, блин! Но голос вроде бы не дрогнул. Надо разозлиться, тогда выдержу. Если пнуть деда по здоровой ноге и сразу же толкнуть, даже моего веса хватит, потом… Немой ничего не даст сделать… Ох! Едрит твою!»

Плеть свистнула еще раз, потом опять упала под ноги.

– Подними и подай!

– Не буду!

– Андрюха, подай!

Еще удар.

– Подними и подай!

– Не буду!

– Крепкого паренька вырастили… Андрюха, подай!

«Запорет же, старый дурень! В обморок, что ли, брякнуться? Тем более, что и в самом деле, что-то мне как-то…»

– Подними и подай!

– Не бу…

– Все, спекся! – раздался над головой голос деда, звучащий словно сквозь вату. – Но смотри: ни слезинки, и стоял твердо – наша кровь! Неси его в дом. Что? Нет, не выпускать, пусть запертая сидит: из-за нее весь сыр-бор начался, сейчас опять раскудахтается. Анька, там на полке – гусиный жир с травами, помажешь ему спину. И Татьяну, Татьяну приберите, чего вылезла? Андрюха, ты пса не убил, случаем? Нет? Только оглушил? Правильно, молодец. Привяжи его, пока в себя не пришел, еще кидаться начнет. Машка! Ты где? Ага, здесь. Принеси ведро воды, вылей дядьке Лавру на голову, а то что-то долго не встает. Ты ему ничего не сломал, Андрюха? Не знаешь? И то верно, сгоряча и не поймешь… Сам-то рожу умой, как он тебя! Есть силушка, да норов жидковат, не то что Фролушка, покойник, был. Михайла-то в отца пошел – характерный… Ты как думаешь, Андрюха, нож оставлять ему или забрать? Он ведь тебя запросто убить мог, Лавруха помешал… Оставить? А не боишься? Ну и что, что отрок, ты его сам ножи метать выучил, что, плохо учил? Хорошо учил и не боишься? Ну, смотри… Эх, добры молодцы! Устроили веселуху – скоморохи такого не покажут!

* * *

Пришел в себя Мишка только утром следующего дня.

«Однако это что ж я, всю ночь в отрубе был? Вряд ли, скорее всего, обморок перешел в сон, такое, я слышал, бывает. Блин, но напихали мне вчера от души… Спину жжет, но не очень сильно, голова… с головой тоже непорядок. Пару раз я вчера в нокдауне побывал. Сначала Немой двинул, потом – Лавр. А может и не нокдаун, а нокаут? Что-то смутно некоторые вещи помню, а некоторые вообще… Когда Немой Лавра вырубил? Где дед палку взял? Откуда Чиф появился? Нет, не помню, значит, отключался. Не удивительно, что голова болит. Потом же еще дед несколько раз палкой огрел, но вроде бы не по голове… И еще плетью четыре раза… или пять? Все равно, для пацана – достаточно. До чего же пить хочется. И нет никого, придется вставать».

Решить оказалось легче, чем сделать. Едва он сел на лавке, все вокруг поплыло, к горлу подкатила тошнота, Мишка попробовал для устойчивости ухватиться за край лавки и почувствовал, как правое запястье резануло болью. Поднес руку к глазам: да, похоже, эта часть тела пострадала больше всего. Запястье было туго забинтовано, но пальцы и часть ладони, видимая из-под повязки, распухли и посинели.

«Это ж мне дед палкой врезал, а потом Немой еще ногой наступил, падла!»

Мишка попробовал пошевелить пальцами, слегка двинуть кистью руки. Перелома, кажется, не было, но всяких там гематом, растяжений, ушибов и прочих «удовольствий» наверняка полный набор. Придерживаясь здоровой рукой за стену, добрался до кадки с водой, напился. Не сказать, чтобы здорово полегчало, но переместиться обратно к лавке получилось уже лучше.

Второй раз Мишка проснулся от осторожных прикосновений к спине. Кто-то смазывал ему следы от плети.

– Тише, тише, я уже почти закончила.

Голос был Машкин.

– Я давно так валяюсь?