Отрок. Внук сотника

«Да что тут происходит-то? Князь вроде бы и не слушает – о чем-то с боярином говорит. Во что же я опять влипаю?»

– У меня пока только три самострела, матушка, но будет больше. Всегда, по первому твоему зову…

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать…. Скоро.

– А когда настоящим ратником станешь?

– В шестнадцать.

«Те же вопросы, что и у Иллариона! Он, что ли, ей про меня наболтал?»

– Видишь эту ленточку? – княгиня показала на красную шелковую ленту, вплетенную в косу дочери. – Если тебе ее передадут, это будет значить, что ты нужен… княжне Анне. И все, кого ты сможешь с собой привести. Не беспокойся, это будет не завтра. Может быть, и никогда… Но помни!

– Запомню… Нужен – княжне.

– Правильно запомнил, молодец. Наклонись-ка.

Мишка склонился к самым губам княгини и услышал едва различимый шепот:

– Нинее поклон передай. От Беаты.

– Едрит тв…

– Что?

– Все исполню, матушка-княгиня, в точности!

Княгиня обернулась к мужу.

– Вячеслав Владимирович, отроки еще малы, а вот наставников их – сотника Корнея и…

– Ратник Андрей, – торопливо подсказал Мишка.

– …И ратника Андрея. Не пригласить ли на пир?

– Отчего же не пригласить, душа моя? – князь благосклонно кивнул. – Михаил, от меня вам за представление – гривна. Ступай, позови деда.

– Благодарствую, княже.

«А не приходилось ли вам, сэр, в психушке сиживать? Есть три варианта на выбор. Старейшее в Санкт-Петербурге заведение на набережной реки Пряжки, больница имени Кащенко и больница имени Скворцова-Степанова, в просторечии „Скворечник“. Ни одно из них, по правде сказать, пока не функционирует, но что такое жалкие несколько веков для неизлечимого психа? Пустяки. Какие замечательные галлюцинации! Зрительные! Слуховые! Какая драматургия, сюжет, интрига! Невестка Владимира Мономаха передает поклон ученице бабы Яги от какой-то полячки, а пацан в ответ матерится, как докер-механизатор с карантинного причала. Сказка! Нет, права была мисс Скарлетт О’Хара: я подумаю об этом завтра, иначе, в самом деле, рехнусь!»

Глава 3

С княжеского пира дед вернулся на удивление рано и почти трезвым. Но доволен результатом был так, что еще в воротах начал орать:

– Никифор! Анюта! Михайла! Все сюда, праздник у нас!

На такой зов, естественно, во двор высыпали не только названные, но и все, кто его услышал. Дед победоносно окинул взглядом образовавшуюся небольшую толпу и, задрав бороду, гаркнул:

– Глядите!

Собравшиеся дружно ахнули – на шее у него висела золотая гривна сотника.

– А теперь сюда глядите!

Дед указал пальцем на Немого, и все увидели, что у того тоже висит на шее гривна, только серебряная – десятничья!

– Ха! Корней Агеич! Это дело надо обмыть! – предсказуемо отреагировал Никифор. – Бабы! А ну, на стол быстренько соберите!

Пьянка намечалась капитальная, и, хотя за стол его, конечно же, пустили бы, Мишка решил сачкануть – для понимания произошедшего нужна была информация, а мужики в данный момент для этого совершенно не годились. Мишка дождался, пока все разошлись, и постучался к матери в горницу.

– Мама, а ты про княгиню много знаешь?

– Кое-что знаю, – мать подняла глаза от шкатулки с какими-то женскими мелочами и испытующе взглянула на сына. – А тебе что понадобилось?

– Она из какого рода? Мне показалось, что не русская.

– Верно, княгиня Ольга родственница Пястов – ляшских королей.

– Католичка? А как ее до принятия православия звали, не Беатой?

– Не знаю, а зачем тебе?

– Да так… Понимаешь, она боится чего-то, но не сейчас, а в будущем. И уже начинает себе верных людей подбирать. Вот и мне намекнула, что, как подрасту, понадоблюсь. И не один, а со всеми, кого собрать смогу. Как думаешь? К чему бы это?

– Это как раз понятно, Мишаня. Какая же мать о детях не беспокоится? Свекр ее, великий князь киевский, болен, к тому же стар – семьдесят два года. Кто на его место заступит? Не захочет ли ее мужа с туровского стола согнать? Такое очень часто и в других местах бывало, а туровская земля по приговору княжеского съезда вовсе не Мономахову роду принадлежит, а Святополчичам.