Мишка здорово подозревал, что сделал такой выбор Стерв исключительно из чувства противоречия, та же мысль, видимо, закралась и в голову отца Михаила. Венчать Стерва с младшей женой он отказался, заявив, что сие будет нарушением таинства брака и поощрением блуда. Так и остался Стерв официальным холостяком при двух женах. Яков, насколько понимал Мишка, к двоеженству отца относился совершенно спокойно, обе жены — тоже. Дед же, для виду посердившись, в конце концов заявил, что пути Господни неисповедимы, и, рано или поздно, Господь лишнюю жену сам приберет, тогда и понятно станет, с кем надо венчаться. Нынче Стерв пришел к Мишке по вопросу, вызывавшему у старшины Младшей стражи великую досаду, вследствие непонимания причин происходящего — снятие дозора с берега болота, через которое уходили «люди в маскхалатах», ввиду полной бесполезности дальнейшего несения дозорной службы.
Еще в конце мая Мишка решил связаться с предшественником, в существовании которого был твердо убежден. Для этого он велел Якову развесить на ветках засохших деревьев, стоявших на болоте поодаль от берега, несколько дощечек с одним и тем же текстом. Того, что кто-нибудь прочтет написанное, Мишка не опасался. Во-первых, потому, что грамотные люди XII века писали и, естественно, читали «уставом», то есть, в понятиях ХХ века «по-печатному». Мишка же написал свой текст «по-письменному», украсив буквы, для затруднения восприятия, многочисленными хвостиками и завитушками. Во-вторых, даже если бы и нашелся умник, сумевший разобрать написанное, смысла он все равно не понял бы, потому, что текст был таким:
Центр — Штирлицу. Необходим контакт. Время и место — на Ваш выбор. Сигнал — эта табличка на дереве в виду населенного пункта Р.
Якову, недоуменно рассматривавшему таблички, Мишка объяснил, что это наговор, на тот случай, если люди приходящие через болото, знаются с нечистой силой.
Начало было обнадеживающим — менее, чем через неделю, две таблички с деревьев исчезли. А потом… Ответ оказался совершенно не таким, на который рассчитывал Мишка, как, впрочем, и не таким, какой собирался дать предшественник.
Заставу на болоте попытались уничтожить. Спасли ребят только охотничье искусство Стерва и здравомыслие Первака, чей десяток нес дежурство в ту ночь. Ночь выдалась дождливой и ветреной. Первак совершенно правильно рассудил, что часовые в такую погоду ничего не увидят и не услышат, сами же очень легко могут быть либо захвачены, либо убиты. Поэтому, с наступлением темноты, десятник собрал всех ребят в землянке, вырытой в стенке небольшого овражка, и насторожил приготовленные Стервом ловушки. Под утро, когда начал стихать дождь, часовой услышал тупой удар и сверху, почти ему на голову, свалился человек, сбитый с края оврага подвешенной на ремне колодой. Выглянув из-под навеса, парень различил наверху бледное пятно лица еще одного человека и, не раздумывая, выстрелил из самострела. То ли парню повезло, то ли учение пошло впрок, но он попал, и сверху грянулся второй труп. Одновременно, у входа в овражек раздался крик еще одного из нападавших, придавленного обрушившимся сверху бревном.
Выскочившие из землянки на крик и шум ратники Младшей стражи, лупили спросонья во все стороны из самострелов до тех пор, пока Первак не приказал прекратить это бесполезное занятие, а потом сидели настороже до самого рассвета.
Утром послали гонца в Ратное, а сами осторожно осмотрели местность, но ничего, кроме трех трупов не обнаружили. Прибывшие Стерв с Яковом оказались более удачливыми в поисках. Обшарив берег болота они отыскали сложенные в кучку шесть заплечных мешков. Очевидно, нападавшие перед атакой освободились от лишнего груза, а потом так торопились убраться восвояси, что бросили свои вещички.
Сколько было нападавших — шесть, по числу брошенных мешков, или больше, определить не удалось — дождь смыл все следы. В мешках тоже ничего особенного не нашлось, кроме одного — мишкиной таблички с написанным на обратной стороне ответом. Мишка прочел ответ и ему тут же захотелось что-нибудь сломать, разбить, а еще лучше, кого-нибудь убить. Смысл набора примитивной матерщины с грамматическими ошибками сводился к простой мысли: