Отрок. Бабы строем не воюют

Юлька ушла, пообещав прислать с кем-нибудь необходимые снадобья. Дударик увел испуганных и расстроенных до слез сестренок, которые примчались вместе с ним из крепости, как только узнали о случившемся, и Аринка наконец осталась с Андреем наедине. Села рядом с ним и сама себе удивилась: не пришлось сдерживать слезы и всхлипы, которые поначалу не смогла унять; теперь и следа от них не осталось. Да и не поможешь ему сейчас бабьими причитаниями. Улыбнулась на этот раз почти без усилий и заговорила спокойно, будто просто с дороги встретила:

– Ну здравствуй, Андрюшенька! Заждалась я тебя, а тут у нас и дом готов – такой, как ты хотел. Жаль, поговорить толком перед твоим отъездом мы так и не успели. Ну и ладно, у нас еще вся жизнь впереди. Главное, ты тут, со мной, и все теперь будет хорошо. Ты в этой битве свое дело сделал – никто бы большего не смог, а теперь моя очередь за тебя воевать. И не сомневайся, я тебя не подведу, родной, вытащу! Только ты и сам не сдавайся, держись, я же знаю, ты сильный, справишься.

Смочила полотенце в уксусной воде, как Юлька велела, отжала, стала бережно протирать его пылающий лоб и все время продолжала что-то тихонько приговаривать. Уверена была почему-то: нельзя молчать, беседовать с ним сейчас надо, чтобы он даже из своего забытья ощущал связь с миром, к свету и жизни тянулся на ее голос.

Вечером, когда совсем стемнело, еще раз зашла Юлька, принесла травок для настоев и какое-то снадобье в горшочке. Постояла, посмотрела, как Аринка справляется, повязки проверила, кивнула одобрительно.

– Ладно у тебя получается. Помнишь, что делать, если задыхаться начнет?

– Помню, Юль, помню. Ко мне только что Ульяна заходила, еще раз объяснила, – кивнула Аринка. – Показала, как ловчее постель перестилать, чтобы не беспокоить Андрея. Ну и так еще, разное…

– И разговаривай с ним. Не смотри, что он без памяти… даже беспамятные слышат. Слов не разбирают, а настроение, с которым говоришь, чувствуют, так что не вздумай причитать жалобно или еще как-то так… Ну понимаешь…

– Понимаю. Я ему, как хозяину, домой вернувшемуся, рассказываю: что уже сделано, что скоро закончим, а что потом.

– Угу, правильно. Еще про девчонок малых рассказывай – его ЗДЕСЬ будет удерживать то, что ему любо. Понимаешь?

– Понимаю.

«Я-то понимаю, а вот ты… Про любовь, как про настой лекарский, поминаешь, как будто она в горшочке на полке стоит. Макоши служишь, а в чудо не веришь – только в знания и умения. А любовь-то и есть чудо… Нарочно тебя так воспитали или просто ты еще в нужный возраст не вошла?»

Арина знала, что сомнение в искусстве лекарки, недоверие к ней сводит на нет чуть ли не половину лекарских ухищрений, но больна-то была не она, а Андрей. Ну разве что сама Юлька заметит ее недоверие и потеряет уверенность, которая в лекарском деле ой как нужна. А повод для сомнений имелся, и еще какой! Нет, то, что Юлька сейчас ждала приезда матери, вполне понятно: не сравниться пока девчонке в лекарском искусстве с Настеной. Опыта у нее того нет, да и привыкла Юлька надеяться на материну помощь. Это как раз не о слабости молодой лекарки говорило, а о разумности – излишняя самонадеянность в таком деле тоже вредна, а вот то, чем закончились тогда занятия с Клюквой…