– А почему только боярыня? У тебя, Анна Павловна, с другими служилыми бабами беда общая.
– Что-о? – Анна даже слегка приподнялась со стула. – Это где ж ты диво такое узрел – бабу служилую?
– Так здесь, у нас в крепости. – Филимон пожал плечами, будто говорил о совершенно обыкновенной вещи. – Первой Плава была, после ты в крепость на службу перебралась, Арину к службе приставила. Потом Ульяна добавилась, и Верка с Веей…
– К службе?
– А ты как думала? Они что, дома сидят, семьей и хозяйством занимаются? Нет! Они ВНЕ ДОМА службу справляют! И не просто рядовыми, а почитай десятниками или, по-здешнему, урядниками – у каждой же сколько-то народу в подчинении ходит.
Анна растерянно переглянулась с Ариной, и та, что называется, сняла с языка боярыни вопрос:
– Это ж получается… как мужи?
– А вот не знаю! – Филимон развел руками и скорчил придурковатую рожу. – Сам, как понял, удивился и растерялся, дело-то небывалое: бабы – и на службе!
– Так что ж ты нам тут про стезю бабью… – Анна вдруг разозлилась. – Сидим тут, из пустого в порожнее переливаем, а о главном-то…
– О! – Филимон пристукнул костяшками пальцев по столешнице. – Именно что о главном! Мы, понимаешь, наставниц, способных над суетностью бабьей воспарить, в Ратном ищем, а у самих тут… куда ни плюнь, в такую и попадешь!
Анна с трудом удержалась от того, чтобы опять не подскочить и не переспросить: «Что-о?» Очень уж не хотелось дурой выставиться, но Филимон неожиданными поворотами разговора до чего угодно доведет. Злость помогла задавить удивление и растерянность, сохранить боярское достоинство. Сама того не замечая, она нахмурилась, подражая Корнею, и Корнеевым же тоном рявкнула:
– А ну хватит крутить! Излагай толком!
Филимон тут же весь подобрался. Старый, увечный, а воинское нутро себя все равно оказывает – почуял знакомый с молодости командный тон.
– Так что, матушка-боярыня, не правы, выходит, те, кто бурчит недовольно: мол, девок аки отроков в воинском учении держат. Строем заставляют ходить, приказы сполнять, оружием пользоваться, воинские ритуалы блюсти. Не правы! Как раз самое то, что нужно, и делаем!
Филимон замолк, словно поведал собеседницам все, что требовалось. Анна опять переглянулась с Ариной, и та в очередной раз выручила боярыню:
– Прости, Филимон Савич, но я в воинском поселении недавно и не все разумею. Ну не правы они, а почему? То есть я-то тебе верю, но ведь понять же хочется.
– Да я все про те же бабьи войны, Аринушка, – терпеливо, как ребенку, принялся объяснять Филимон. – М-да… Вот ведь как получается! – Старик задумчиво поскреб в бороде. – Коли самому все с младых ногтей понятно, так словами объяснять трудно. Ладно, попробую… Ну приказывает, значит, десятник там или сотник… Так приказ-то сполнять надо! Встали в строй – и все: вы уже не родственники, не приятели, не соперники в любви. Воинский обычай, приказ и подчинение все прочее отметают, как и не было. Иначе – не войско, а толпа! Ага! Правильно сказал! – похвалил сам себя Филимон. – А бабы строем не воюют… Значит, если все-таки встали в строй, всем бабьим склокам конец – забыть и не вспоминать! Воинский обычай и всякое бабское несовместны! Теперь понятно?
– Слова-то понятны… и даже согласна я с ними… – Арина не упрямилась, а искренне пыталась понять. – Но нутро-то свое, суть женскую я же никуда не дену. Даже и в строю…
– Значит, не годна для строя! А если годна, то сумеешь эту самую суть куда поглубже засунуть и наружу не являть! Не так уж это и трудно, как кажется… Гм, нет, молодым-то трудно приходится, да еще как, но старшие воины новиков… назидающей дланью, так сказать… аж искры из глаз! Быстро, одним словом, выучиваются.
– Смысленному же мужу… то есть бабе… Тьфу, чтоб тебя! Совсем с вами мозги набекрень свернешь, – раздосадованно буркнул меж тем старый наставник. – Вот погляди на наших баб… гм, служилых. Плава кормит, Ульяна обстирывает да в бане моет, Верка обшивает, Вея… а чем у нас Вея занимается?
– Заготовками на зиму ведает, дядька Филимон.