Не помню. Не знаю я, откуда это имя. А должен знать. Этому типу досталось всё моё имущество. И восемьсот тысяч Клима. Напоролся Семён с ними, когда в моё завещание вписал. Теперь только через полгода вернуть сможет. Если с этим самым Королёвым договориться.
Или Клима уберёт.
Нет человека — нет проблем.
Семён нервно косится куда-то в сторону и снова спрашивает.
— Ну, хоть планету помнишь? Или систему?
— Помнишь! — в голосе особиста неподдельная радость. — Вот и хорошо, дружище, вот и отлично! С какой, Лёха? Ну?! Не молчи же!
Да не знаю я, с какой! А если бы и знал — хрена с два бы тебе сказал, падла.
— Голубчик, ну как же он может вам сказать, если он в таком состоянии? — в голосе Абрамыча явная насмешка. — Он только-только пришёл в себя, а вы уже устроили ему целый допрос с пристрастием. Всё, господа. На сегодня хватит утомлять пациента.
С удовлетворением наблюдаю, как с лица Семёна сползает довольное выражение. Так тебе и надо, сволочь. Не утомляй меня. Всё равно ничего не скажу.
Понятия не имею, кто это такой и с како…
Снова Рапистра. Чёрт… Сколько же тайн завязано на эту планету? Что же там произошло?! И как мне вытянуть всё это из подсознания, которое знает намного больше меня?!
— Ладно, поправляйся, — особист в последний раз похлопал меня по плечу, и гости ушли.
Я долго смотрел на закрывшуюся за ними дверь. Мне есть над чем подумать.
Длительные — двое суток, — раздумья не принесли ничего нового. Вопросы не только не исчезли, их стало ещё больше. Моя судьба по-прежнему висела на волоске, зачисление в отряд «Зеро» не значило ровным счётом ничего. С тем же успехом меня могли завтра отправить в расход. Официально я мёртв, так что с трупом ни проблем, ни хлопот. В остальном Семён даже словом не заикнулся, что за работа меня ждёт. Но врал про Клима очень складно. Если бы сам все их разговоры не слышал — поверил бы.
Ни Ингвар, ни Леночка больше не приходили. Это нормально: отряд элитный и засекреченный, им наверняка есть чем заняться, кроме как у моей кровати сидеть. Да ещё это изменение внешности…
Вот здесь я не знал, верить Семёну или нет. Если действительно взяли на службу — то своё лицо я видел в последний раз во время комы. Если зачисление чисто формально, то…
Не то чтобы операция пугала, но при мыслях о ней становилось неуютно. Меня родная внешность вполне устраивала.
В любом случае, я мог только предполагать, что со мной будет дальше. Вложился ЧК в меня основательно, значит, информация очень ценная. Но работа в элитном и засекреченном отряде подразумевала определённую и высокую долю риска. Ингвар и Даггер этому только подтверждение. Такие холодные и расчётливые взгляды я видел лишь среди «смертников», где каждый в любую минуту был готов к неизбежному. На месте начальства отправлять «ценного сотрудника» на дело в качестве бойца такого отряда я бы не стал. Слишком велик риск. Розенбаум не участвует в операциях отряда, а раненого сюда или хотя бы до ближайшей больницы ещё доставить нужно. С другой стороны, сидеть на этой базе до конца жизни на халяву тоже никто не даст. Опять же зачислили бойцом в отряд, а не работником комплекса или канцелярской крысой…
Не с кем посоветоваться. Никому нельзя доверять. Не осталось друзей, зато полно недругов.
Кто-то из верхушки ЧК намеревался расколоть и сожрать орешек в виде капитана Донникова, что совсем не добавляло оптимизма. И этот кто-то даже не каменный Пётр Андреевич.
Сомнительно, что в его полномочиях брать в суперзасекреченный отряд человека с улицы, да ещё и стопроцентного кандидата в расход. Но меня взяли. И вот этого я не понимал совсем. Зачем тратиться на будущего покойника? Как только из меня вытрясут всю интересующую информацию, то прибьют, не отходя от кассы. Будь я нужен в отряде «Зеро» живым, перевели бы по-человечески, без всяких подстав.
А может, потому и зачислили в отряд, чтобы отработал, что вложено?
Или тайна шлюпа настолько прибыльна, что покроет все убытки от капитана Донникова?
Чёрт их разберёт.
В любом случае, мне пока везло. Дьявольски везло. Скорлупка тайны оказалась куда твёрже, чем думали наверху.
Я сам не мог её расколоть.
В остальном оставалось только ждать, надеяться, что удача не покинет и дальше, — и выздоравливать.
Для выздоровления я занимался тем, что заново учился управлять пока ещё родным телом. Уже удавалось шевелить пальцами на руках и ногах, поворачивать голову, да и тело становилось всё более послушным. Я даже начал подумывать, что Абрамыч прав и через неделю я вполне могу даже попытаться встать, однако события развивались быстрее, чем ожидал.
— Доброе утро, голубчик, — Розенбаум, на редкость серьёзный, вошёл в палату с электронным планшетом под мышкой. — Готов?
Готов к чему? Я изобразил удивление. Мимика уже вполне удавалась, но доктор и без того понял.