Отражения

«Белое… Разве небо может быть настолько белым? Удивительно белым… Пронзительно белым… Совершенно белым… Нет, это не облака. Облака не бывают такими ровными, как скатерть. Облака могут казаться нарисованными, но никогда не превращаются в разлитое ровным слоем молоко… Краска!»

И он вдруг понял, что напоминает удивительно белое небо — потолок!

«Это краска!»

А в следующий миг он осознал себя.

Нет. В следующий миг он только начал осознавать себя, шаг за шагом определяя ключевые характеристики.

«Я — мужчина».

Это понимание возникло первым.

«Я — мужчина!»

Воин. Как будто ничего важнее для самоидентификации не существовало. А может, и правда не существовало? Ведь сначала нужно понять, на что способен, и лишь потом заняться перебором фотографий из семейного альбома.

Он мужчина, он только что очнулся, он лежит на полу и смотрит в потолок.

«Опасность!»

Он резко подскочил, выпрямился, тут же слегка пригнулся в полуприседе, мысленно обругал себя — ведь шум движения могли услышать, и огляделся.

«Почему опасность? Потому что я был без сознания. Я очнулся, значит, был оглушён… А может, прихватило сердце? Нет».

Коротко и жёстко.

Нет. Никакой болезни. Он воин, а значит, потеря сознания определяется только враждебными действиями.

Опасность.

Но что произошло?

Этого мужчина пока не понимал.

Он очнулся… Не проснулся, нет, а именно очнулся в этой комнате. Как будто был без сознания. Или под действием веществ. Очнулся, лёжа на полу. В этом месте пол покрывал толстый ковёр с длинным ворсом, и мужчина лежал на нём. На полу, на ковре, на спине. Слева — диван и маленький столик, рядом со столиком — изящная шкатулка. Упала. Раскрылась. В ней, в уютных, проложенных бархатом ячейках, лежали изящные фарфоровые фигурки. Теперь они рассыпались. Одна переломилась пополам.

Открыв глаза, мужчина увидел белый потолок, а на нём — сейчас, не раньше, — большую старинную люстру. Позолоченная бронза и хрусталь. Лампочек двадцать, не меньше… Светят так ярко, что глазам стало больно, и мужчина громко выругался.

Хрипло. Но после того, как прокашлялся, выяснилось, что у него приятный баритон.

«Опасности нет».

«Опасности нет?»

Никого не слышно, никого не видно.

Мужчина прикрыл глаза ладонью, уселся, облокотившись спиной о диван, посидел, привыкая к свету, и вдруг понял, что он в комнате один.

Один!

Из одежды — набедренная повязка, из оружия — ничего…

Стоп!

«Из одежды — набедренная повязка? Это нормально?!»

Глаза привыкли к свету, мужчина посмотрел на себя, убеждаясь, что не ошибся и в самом деле облачён в весьма скудное одеяние, затем ещё раз выругался, поднялся, вскользь осматривая зал, и подумал, что нет — ненормально. В такой гостиной нужно появляться в соответствующем облачении, в костюме или смокинге, но уж никак не в набедренной повязке.

«Почему я в таком виде?»

И этот вопрос вызвал следующий, который должен был завершить процесс идентификации:

«Кто я?»

И тут мужчина оказался в тупике. Первое, что пришло в голову — «Кирилл», но это имя не вызвало никаких ассоциаций. Просто Кирилл. Имя не показалось родным, но ничего другого он так и не смог выдумать, пришлось смириться.

«Ладно, пока пусть будет Кирилл, после уточним».

Затягивать процесс идентификации мужчина не собирался.

Он поднялся, подошёл к высокой межкомнатной двери, больше похожей на створку ворот, надавил на золотую ручку и потянул. Бесполезно. Толкнул — ничего не изменилось. Дверь оказалась запертой.

Но при этом Кирилл наконец-то обратил внимание на то, что костяшки пальцев на обеих руках разбиты в кровь. Откуда взялись ссадины, сомнений не было никаких, и это обстоятельство заставило мужчину поморщиться — ещё одна странность в ряду прочих.

Бумажника нет. Документов нет. Набедренная повязка…

«Я напился и попал в исторический музей? А пальцы разбиты, потому что подрался с экскурсоводом? Вдруг мне не понравился его рассказ, я устроил дебош, полицейские пустили в комнату усыпляющий газ и сейчас хохочут за дверью, глядя на мои блуждания через следящие видеокамеры? Или у меня галлюцинации?»

— Где я? — спросил Кирилл громко, поскольку звук голоса приносил некое успокоение.

Спросил и сам себе ответил:

— Я не узнаю комнату.

— Как меня зовут?

— Меня зовут Кирилл.

— Это не моё имя.

— Лучшего нет.

— Что происходит?

— Я очнулся на полу в незнакомой запертой комнате. Один. Болит скула. — Мужчина пощупал лицо. — Бровь рассечена, костяшки пальцев разбиты, документов нет, одежды нет, и я ничего не помню. Как я здесь оказался? Была вечеринка? Может, мы с друзьями вчера здорово перебрали? — Кирилл помолчал. — Надеюсь, память вернётся. Наверное, из-за этого я так растерялся: ничего не ясно, вокруг никого… Я совсем один. И совершенно не помню эту чёртову комнату. Большую… не комната, а зал с высоченными, под пять метров, потолками. В дальнем углу стоит мраморный камин… Я что, в каком-нибудь дворце? Или в зáмке?

Звук голоса поначалу действительно успокоил мужчину, но теперь, по мере того как вопросы становились всё более неприятными, а ответы отсутствовали, Кирилл вновь стал нервничать.