Отражение Ворона

– Ты ведь не писательница? Ты ведь никогда не писала для издательства «Пингвин»? – вкрадчиво спрашивал Аслан, заглядывая ей в глаза. – Я ведь звонил в «Пингвин», и они сказали, что Анне Бах сорок лет… Тебе что, сорок лет? Ты так хорошо сохранилась потому, что нюхаешь и отсасываешь по полной?..

(3)

Анюте нравилось ехать по шоссе.

Ей вообще нравилась дорога. Все хорошее впереди. Все плохое позади. И ехать надо так быстро, чтобы и к ожидающему тебя хорошему скорее добраться, и вместе с тем так быстро, чтобы старое, оставленное позади плохое – не догнало.

Анюта глядела перед собой, как серый аккуратно разлинованный на шесть полос асфальт международного фривея набегает, набегает со скоростью сто пятьдесят километров в час под капот их уютного немецкого экипажа. Она курила и представляла себя колобком.

«Я от бабушки ушла, я от дедушки ушла, от лиса-Асурова ушла, от волка-Аслана ушла… Асуров даже и не лиса. Он глупый медведь… Куда вот только теперь приду? Где тот хитрый ротик, что проглотит меня? Нельзя же вечно кататься по Европам, убегая то от того, то от этого?»

Впрочем, пока все в ее жизни получалось и складывалось довольно-таки ловко. Анюта еще не переломилась в том состоянии взросления, когда ребенок безусловно верит в свою неуязвимость. Как в электронных игрушках, где смерть бывает только понарошку. Убили – ерунда! Перезагрузился и играй снова!

Только если у детей это ощущение вечной жизни и эта вера в свою неуязвимость выражается в неистребимой убежденности, что придет мама и спасет, то у нее…

Да, она думала о матери.

Она думала о матери, не могла не думать, но тут же и гнала эти мысли от себя.

Ее вера в собственную вечность основывалась на другом.

Она просто полагала, что вывернется из любой ситуации. Что просто она, Нютка, умнее всех на этой земле, и не родился еще тот серый волк – зубами щелк, что поймает ее и съест.

Так что катится еще колобок – катится по бельгийскому фривею, катится через три страны в четвертую, а впереди уж и Антверпен!

Рядом, по левую руку, сидел Жиль.

Он был хороший.

Он умел молчать.

И уже только за это Анюта симпатизировала ему.

С Жилем они познакомились в ту бешеную для нее ночь, когда, заметая следы, она, словно зайчик, петляла по альпийским дорогам…

Смекалка и везение выручили ее и в тот раз. Повезло, что у выдающегося белого «феррари» Юсуфа бензина хватило только до первой загородной заправки. Сделав жалостное лицо, Нюта тогда заныла, что умирает, так хочет пи-пи. Аслан, вот уж истинный джентльмен, оскалил зубы и предложил проводить даму до туалета. Крепко придерживая за локоток, вывел из машины. И тут, снова на Нютино счастье, к стоянке вырулила банда живописных рокеров на сверкающих черных «харлеях».

Нюта вырвалась от Аслана и бросилась наперерез:

– Ребята, спасите, меня похитил безумный араб!

Рокеры переглянулись, заценили внешность девчонки, приняли во внимание тот факт, что устремившийся за ней рослый черноволосый парень и впрямь смахивает на араба, схватились за гаечные ключи.

– Ну, сука, твое счастье, что ствол в машине остался… – прошипел, отступая, Аслан. – Ничего, я тебя еще достану!..

Часа через три ей удалось потихоньку выскользнуть из круглосуточного кафе, где ее спасители надирались пивом, и хайкнуть длинную фуру, направляющуюся с грузом в город Монтре…

И вот каждая минута набегающего теперь под серый капот серого асфальта наматывала как минимум два с половиной километра расстояния, и с каждой минутой Асуров, Аслан и вся швейцарская эпопея оставались все дальше и дальше позади.

А что впереди?

Они ведь ехали к родителям Жиля.

Ах, как это серьезно! Молодой человек еще и неделю не знаком с девушкой, а уже хочет познакомить ее со своими па и ма.

Три дня назад, когда Жиль предложил ей поехать с ним в Бельгию к его родителям, Анюта автоматически, подчиняясь какой-то внутренней идеомоторике, переспросила: а удобно ли это?

И тут же все поняла.

Что вполне удобно, и более того – что так вообще надо!

Они остановились возле небольшой «оберж», выполненной в стиле освоения американцами Дикого Запада, где бармен, он же хозяин заведения, носил широкополый стетсон и где из джук-бокса слабо слышались скрипочка и банджо…

Яичницу «ранчо», бифштекс, кофе и абрикосовое желе…

Все вкусно и обильно. И Жиль, ловко орудуя приборами, аппетитно лопает свой бифштекс.

– А у моих тебя обязательно накормят уткой, – сказал Жиль. – Можешь уже внутренне к этому готовиться, утка у моих – это коронный номер.

Нюта ничего не ответила. Она только слабо улыбнулась, маленькой десертной ложечкой ковыряя абрикосовое желе.

– А у твоих родаков, у них какое коронное? – спросил Жиль.

Нюта спокойно отправила в ротик очередную порцию абрикосового желе.

– У моих родаков коронное – это селедка и водка.

– Они что, в Исландии живут? – спросил Жиль. – А ты говорила, что твои родители живут в Америке, в Калифорнии, и что…

– Ладно, все, что говорила, все правда! – Анюта прервала своего визави, положив свою ладонь на его руку.