Отражение Ворона

Леонид оказал ей услугу и в результате пострадал. Эту свою мысль Таня как-то изложила Колину. А потом спросила, нельзя ли сделать что-нибудь приятное для этого человека. В конце концов, его вклад в успех фильма весьма и весьма велик. И

Фитцсиммонс обещал подумать. И ей даже показалось, по тому уверенному тону, каким Колин это сказал, что он уже что-то решил, построил в голове какую-то схему. Пусть он ей об этом пока не говорит, но ему можно доверять, можно быть уверенной, что он сделает все наилучшим образом. У Татьяны сразу как будто гора свалилась с плеч.

Что до газетчиков, то были и другие придумки, но уже побанальней. Большая часть публикаций сводилась к стандартному кто, да с кем, да где, да сколько раз. Если всему верить, то получается, что не исторический «экшен» они снимали, а порнофильм какой-то.

Попадались, конечно, и рецензенты-профессионалы, знатоки кинопроизводства. Те писали по делу, о том, какие в фильме лучшие места, в чем талант режиссера и актеров, на что зрителю стоит обратить особое внимание. Но таковые были в меньшинстве и выглядели редкими белыми воронами на фоне охочей до жареного черной стаи.

И когда неуклонный рост ночных звонков перевалил за допустимую красную черточку, Алабама сама подобрала Татьяне пресс-секретаря.

Сперва он ей не понравился. Ну что это за журналист, который шепелявит? С Таниной точки зрения, это был явный признак профнепригодности. Он и свою-то собственную фамилию не мог выговорить как следует, и получалось у него что-то совсем неприличное, Факноумо вместо Макнамары… Смех, да и только.

Таня звала его просто Дэн.

На модный калифорнийский манер, с левого бока Дэн носил длиннющую прядь волос, которую, словно русская девица с косой, распускал на грудь и, разговаривая, имел обыкновение теребить и оглаживать эту крашеную прядку, что вызывающе контрастировала с остальной обритой поверхностью Дэновой черепушки.

«Экий, однако, асимметричный оселедец у него, словно у хохла времен Тараса Бульбы…» – думала Татьяна.

Но Дэн все же сумел растопить ледок, образовавшийся поперву в ее сердце. Это случилось после того, как, редактируя ее интервью для самого престижного лос-анджелесского издания, он ввернул абзац, который стал потом притчей во языцех, и модное словечко, которое придумал по этому случаю шепелявый Факноумо, стало потом наперебой цитироваться всеми киношниками, со смаком повторяться на вечеринках… И словечко это так удачно прилепилось к ее имиджу, будто его только и не доставало ей до полной природной гармонии.

А получилось так.

Тони Сазерленду – главному сплетнику «Лос-Анджелес Таймс» – отказать в интервью было нельзя. Ему даже привередливый Мик Джаггер, будучи на пике своей славы, отписал в своей аженде целый вечер… Но зато и полжурнала тогда получились этаким Джаггеровским бенефисом. А ради этого стоило, наверное, потерпеть и природное хамство Тони Сазерленда, и его априорное подчеркнутое непочтение к статусу звезды любой величины, будь то трижды оскароносный кинорежиссер, или супер-модный гитарист – обладатель десяти платиновых дисков…

Тони Сазерленд славился нелицеприятной агрессивностью по отношению к звездам любого ранга – но именно в этом и был особый шик его интервью, которые читали миллионы американцев.

И когда Факноумо, поглаживая свой оселедец, заявил Тане, что придется давать интервью Страшиле Тони, она заранее принялась пить успокоительные таблетки.