Отражение удара

Ему казалось, что это выглядит шикарно, но носить часы на работу он стеснялся: у некоторых его коллег, в том числе и у Волосюка, были такие языки, что Гусев предпочитал с ними не связываться. Портсигар - Другое дело. Это вещь нужная: сигареты в нем не мнутся, да и вообще...

- Минин и Пожарский, - задумчиво сказал Волосюк, разглядывая портсигар. - Слушай, - оживился он, - ты же у нас коренной, московский. Может, скажешь, куда эти князья Пожарские подевались?

- В смысле? - не понял Гусев, - Ну, вот, смотри. Были, к примеру, князья Шереметьевы, были Голицыны, Орловы там всякие... А Пожарский - один. Как пошел он с этим торгашом Мининым на поляков, так и не слыхать про него больше. Как будто один на свете был.

- Может, его поляки и грохнули, - пожав плечами, предположил Гусев. А кстати, какие поляки? Откуда под Москвой поляки? Я думал, он на татар ходил.

- Ясно, - сказал Волосюк. - Тогда конечно... Эх, ты, коренной...

- А чего? - обиделся Гусев, хорошо расслышавший прозвучавшую в последней фразе Волосюка насмешку, но так и не понявший, к чему конкретно она относится. - Нужны мне эти твои князья... Да я и на Красной площади-то всего три раза был, когда нас в оцепление гоняли. Чего я там не видал?

- И то правда, - согласился ядовитый Волосюк. - Чего ты там не видал?

Гусев надулся и, отвернувшись, потянул из портсигара папиросу.

- Что это ты на "беломор" перекинулся? - удивился Волосюк. - На экзотику потянуло?

- Так-- односложно и неопределенно ответил Гусев.

Он чиркнул зажигалкой, запыхтел, раскуривая папиросу, и по салону потянуло сладковатым дымком. Волосюк принюхался.

- Э, - сказал он, - вон оно что. Я и не знал, что ты пыхаешь.

- Да я не взатяжку, - попробовал отшутиться Гусев.

- Смотри, - предупредил Волосюк. - Загремишь из органов вверх тормашками, и жаловаться некому будет.

- А что, заложишь? - агрессивно спросил Гусев.

- Дурак ты. Я тебя не заложу, а вот другой кто-нибудь может. Да и я. Имей в виду: увижу у тебя шприц или коку, сразу к Гранкину пойду. Прикажет рапорт писать - напишу, и рука не дрогнет. Сам, дурак, подставляешься, и меня когда-нибудь подставишь, а не меня, так кого-нибудь другого. Вот забалдеешь сейчас, а этот гад откуда-нибудь выползет. Упустим - что ты тогда запоешь?

- Как же, жди, выползет, - огрызнулся Гусев. - Дурак он, что ли, две ночи подряд на одном месте отмечаться? И потом, какого хера мы этого деда пасем? Зачем маньяку старик? Ему пацан нужен...

- А скрипачка? - напомнил Волосюк.

- Скрипачка... Что же он, гад, как оккупант, что ли: женщин, стариков и детей? Специалист широкого профиля...

- Ну, на мужиков эти психи редко нападают, - авторитетно заявил Волосюк. - Мужик может и сдачи дать.

Гусев со скрипом опустил стекло и выбросил косяк в мокрую темноту.

- Весь кайф испортил, - пожаловался он.

- Переживешь, - отрезал Волосюк. - Дать тебе нормальную сигарету?

- Да есть у меня, есть, успокойся.

Они закурили. Дым, лениво клубясь, нехотя выползал из салона через узкую щель между стеклом и верхним краем дверцы, оставленную Гусевым специально для этой цели. В щель время от времени залетали мелкие капли сеявшегося с неба дождя, но эти редкие холодные прикосновения даже нравились Гусеву: они лишний раз подчеркивали то обстоятельство, что в салоне тепло и сухо, в то время как на улице дождливая октябрьская ночь. Сквозь эту ночь где-то шагал полоумный старик, которому ни в какую не спалось вместе со всеми нормальными людьми, а за ним по пятам, стараясь оставаться незамеченным, крался старший лейтенант Купцов. Гусев представил, как он продирается сквозь темные, заросшие мокрыми кустами дворы, спотыкаясь о скамейки и бордюры и шарахаясь от каждой тени, чтобы невзначай не спугнуть маньяка, как шлепает по лужам, тиская в кармане пистолет, и невольно хмыкнул.

- Представляешь, каково сейчас Купцову? - сказал он.

- Да, - согласился Волосюк, - не позавидуешь.

Наша служба и опасна, и трудна, - закончил он со вздохом.

Некоторое время они сидели молча, периодически посматривая на дверь подъезда, в котором жил Пряхин.

Потом Волосюк толкнул Гусева в бок.

- Не спи.

- А я и не сплю, - ответил Гусев и только теперь понял, что действительно задремал. Глаза слипались, словно веки были намазаны клеем, а негромкий стук дождя по крыше и капоту машины убаюкивал почище всякой колыбельной.

Волосюк опять завозился, закуривая. Гусев подумал, не последовать ли примеру, но курить не стал - за последние четыре часа он выкурил столько, что никотин начал оказывать на нервную систему обратное воздействие: вместо того, чтобы бодрить, дым вызывал тошноту, а спать хотелось еще больше. Будь оно все проклято, подумал Гусев. Когда же кончится эта пытка?

Ноги у него опять затекли, и он заворочался на сиденье, меняя позу.

- Слушай, - предложил он, - давай по очереди покемарим, а?

- И ты, конечно, первый, - иронически ответил Волосюк. - Потерпи, Гусь, скоро этот старый хрен вернется со своего променада, и мы будем свободны. Тогда и выспимся.