— Как умерла?! — не поверил Савелий. — Она тоже?
— Окуневская угорела от газа. Она была пьющая. Когда сосед по квартире поднял тревогу, было уже поздно. По версии следствия, она включила газ, а чайник поставить забыла. Это случилось через месяц после отъезда Ларисы. Предположительного отъезда.
— И что это значит? — спросил Митрич.
— Трудно сказать. Посмотрим.
— Но это же совершенно ясно! — заволновался Савелий. — Он убил ее тоже! Она догадалась, и он ее убил. Помню, в одном криминальном романе…
— Вот этого не надо, — твердо сказал капитан. — Бабских книг не надо, мне по жизни хватает сурового реализма будней. Философии насчет красных тачек тоже больше не надо. Лично я предлагаю повторить. Классное пивко! Митрич!
Митрич встрепенулся и убежал. Вернулся с полной тележкой.
— Что говорят в городе? — спросил Федор. — Ты, Митрич, всегда в курсе.
— Это мамочка в курсе, — сказал Митрич. — Вы, ребята, не представляете, они же все про всех знают.
— Кто? — не понял Савелий.
— Мамочкины подружки. Раньше газет, это что-то невероятное! Позавчера убили женщину на проспекте Мира, в доме под аркой. Зверское убийство и ограбление. Город в шоке, сначала Черное озеро, теперь новое убийство, хоть из дома не выходи.
— Ее убили на улице? — спросил Савелий.
— Дома! И ограбили. Вынесли всю квартиру. Коля, наверное, знает…
Капитан Астахов нахмурился и сказал:
— Знаю. Самоубийство. Квартира не тронута, золото и деньги на месте.
— Как самоубийство? Мамочка сказала, убийство!
— Передашь мамочке, что ошибочка вышла. Самоубийство — женщина вскрыла вены на руках. Опасной бритвой. Вдова крупного начальника из мэрии, пятьдесят три года, обеспеченная, полгорода знакомых, никто ничего не понимает. Соседи отзываются положительно, правда, говорят, в последнее время вроде у нее что-то случилось с головой, стала заговариваться и путать имена. Одиночество некоторым противопоказано. На учете не состояла. Была собака, но ее украли или убежала сама. Родных нет, детей нет, вот и результат. Молодец, Савелий, у тебя двое. Если что, можешь рассчитывать на стакан воды.
— Она что, сошла с ума? — спросил Савелий.
— Как ее обнаружили? — спросил Федор.
— Был анонимный звонок, отследить не удалось. Может, и сошла.
— Значит, кто-то был с ней в квартире!
— Необязательно с ней, возможно, появился
— Ты сказал, одинокая. Откуда у этого появившегося ключ?
— Запасной ключ обычно у соседей, у мамочки ключи от половины дома, она редко выходит, всегда на месте, — заметил Митрич. — А кто открыл полиции? Выломали дверь?
— Соседей с ключом нашли, там чисто, ключи на месте. А дверь была не заперта.
— Самоубийцы всегда оставляют дверь открытой, я читал! — заволновался Савелий. — А записка?
— Записки не было.
— Когда поступил звонок? — спросил Федор. — Мужчина, женщина?
— Через час примерно после смерти, в четыре пятьдесят утра. Женщина.
— В четыре утра? Значит, она была в квартире во время самоубийства!
— Давай, Савелий, подробнее про свою гениальную догадку, расскажи, что пишут в книжках. — В голосе капитана прозвучала досада.
— Савелий прав, вряд ли кто-то нанес ей визит в четыре утра.
— Ему понятно, — буркнул капитан. — Если и был… была, то испарилась. Дверь была открыта, самоубийца сидела на диване в белом халате, вся в крови, на полу лужа крови. В квартире больше никого и никаких следов присутствия посторонних.
— А отпечатки? — спросил Митрич.
— Отпечатки есть, — хмыкнул капитан. — На орудии — самоубийцы. Есть другие, много. И что?
Ему никто не ответил.
Потом Федор спросил:
— Кто наследник?
— Пока неизвестно.
— Я бы поговорил с ее врачом. Что показало вскрытие?
— Точно. С врачом, с соседями, а еще с подругами, массажистками, дворником и парикмахершей, нам же больше не хрен делать! Тебе известна статистика самоубийств по городу? То-то. Результатов вскрытия пока нет. Еще вопросы?
Никто ему не ответил.
— Сейчас я вам свеженького, ребята, — засуетился Митрич. — Жизнь ведь все равно продолжается, правда?
Глава 9. Что же делать?
Я перестала бегать в парке у реки… Сами понимаете. Теперь мы с Аделиной в шесть утра бегаем в собачьем скверике напротив дома, хотя никакого сравнения. Зато новые знакомства, Аделина довольна. Я отделываюсь краткими «здрасте», «да», «нет», «спасибо». И никаких вам улыбочек. Наверное, они думают, что я высокомерная стерва. А я не такая, просто они мешают мне думать. И вообще неинтересны. Хотя думается мне не о том. Слоганы приходят в голову дурацкие, никаких оригинальных идей, просто беда. И картинка окровавленной Елизаветы перед глазами днем и ночью. Я вздрагиваю от любого звука, даже внимательный взгляд Аделины тревожит, и я спрашиваю: «Что?» Она вздыхает в ответ. Я все время ожидаю, что за мной придут и спросят.