Отражение

Дом. Хороший дом на престижной улице в старом центре Москвы… Я вхожу в подъезд… Или это он? Не важно. Мы входим в подъезд, поднимаемся по лестнице на третий этаж и отпираем дверь в квартиру. В прихожую впархивает прелестная, совсем юная девушка. «Павел Аркадьевич, я не ждала вас так рано!» Девушка целует нас в губы, и я чувствую, что хочу её прямо здесь, в прихожей. Она отзывается на моё желание. Я улыбаюсь… Бросаю взгляд в зеркало и вижу себя. Я — крепкий мужчина в самом расцвете. Опытный атлет. Не юноша, но до старости мне далеко, я держу себя в великолепной форме. Не красавец, но и не урод.

У меня красивые седые волосы.

«Здравствуй», — шепчу я себе.

Но я себя не слышу…

— Ты вспомнил?! Ты узнал?

Видение исчезло.

— Кто убийца?

Я смотрю на руку. Рука дрожит. Во мне нет ненависти к Ленке, ведь, по сути, она такая же, как я: растерянная, несчастная и очень-очень злая. В ней есть сила, но не столько, чтобы простить. Рука дрожит. Мне снова горько. Я стою на перепутье, там, где у меня есть возможность остаться собой. Я понимаю, что Лена, которую здесь зовут Порчей, с радостью закончит дело и мне не придётся вымаливать прощение у Ольги. Я приду на Преображенское кладбище, и принцесса улыбнётся.

Она добрая — моя душа.

Моя мёртвая душа.

Мёртвая.

Я заставляю себя вспомнить белый гроб посреди чёрного двора. И родителей моей принцессы, чёрных от горя, постаревших, позабывших, что значит радость.

Я вспоминаю. Горечь уходит.

Рука перестает дрожать.

Я поворачиваюсь, долго смотрю на Порчу и ровным голосом говорю:

— Я вспомнил, что ты сделала.

Она отшатнулась, но не испугалась — отшатнулась, чтобы выиграть расстояние для отражения атаки, а когда поняла, что бить не буду, пожала плечами:

— Ты сам принял решение.

— Я не верил, что это возможно.

— И тем не менее решил сделать. — Она рассмеялась. У неё заразительный смех, но то, что она говорит, — пугает. Она — Порча. Нет сомнений. — Ты сожалеешь?

На этот вопрос я знал ответ. Увы.

— Нет, я не сожалею.

— Значит, мы поступили правильно. — Порча смотрит на меня в упор. — Назови убийцу.

— А если откажусь?

— Ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока не назовёшь имя.

Она не шутит. Она очень серьёзна. Она много сделала, чтобы узнать имя, и не отступит. Однако мне нужны гарантии.

— Если назову — выйду?

— Далеко собираешься?

— На Преображенское кладбище.

Порча кивнула с таким видом, словно услышала то, что ожидала, и пообещала:

— Если назовёшь — выйдешь.

И я называю всё: номер дорогого дома на престижной Пречистенке, подъезд, этаж и квартиру. А напоследок — имя:

— Дьяк-меченосец Лаврич.

И вижу, как твердеет лицо Порчи.

— Ты справишься?

Она долго молчит, потом отвечает:

— Постараюсь.

Но уверенности в её голосе нет.

Я знал, что так будет, но должен был всё рассказать, чтобы не затягивать встречу и не драться. Я рассказал всё и ушёл.

На залитой лунным светом улице меня ждали человек и жёлтая машина.

* * *

Шёл дождь.

Нет, не сейчас — тогда шёл дождь.

Пошлый антураж, частенько сопровождающий кровь, но я не могу изменить то, что случилось. Я рассказываю, как было, а было так: шёл дождь. Очень холодный мартовский дождь, мало чем отличающийся от снега. Только тем, что он лил, а не падал…

Шёл дождь.

Дождь приблизил вечер: тучи заслонили небо, похоронив под собой хилый закат, мы с Ольгой спрятались на детской площадке и целовались. Страстно целовались.

Как в последний раз.

Это сравнение пришло мне в голову сейчас, а тогда я ни о чём не думал. Мы самозабвенно целовались и, конечно же, не заметили подошедших мужчин. Их было трое. Два здоровенных «быка» и главарь — плотный атлет в тёмной шапке и тёмных очках, несмотря на вечер. Но главаря я увидел потом. Собственно… Я их всех увидел потом, когда валялся возле песочницы, чувствуя только боль и ничего, кроме боли. Перед этим меня зверски били, а когда остановились, запинав к песочнице, я открыл глаза и увидел, как главарь двумя руками заносит над Ольгой нож. Брызнувшая кровь смешалась на моём лице с водой.

Потому что шёл дождь…

Нас нашли минут через сорок. В больнице мне удалили левую руку от локтя, селезёнку, правый глаз и одну почку. Сказали, что, возможно, я останусь парализованным до конца жизни. Потом сказали, когда я вышел из комы. Точнее, когда Порча вывела меня из комы. Тогда врачи сказали, что я — везунчик. И повторили, когда я встал на ноги. Точнее, когда Порча поставила меня на ноги, чтобы я смог уйти из больницы.

Сегодня.

В Великое Полнолуние…