Отражение

Воинский титул не мешал Павлу Аркадьевичу Лавричу прославиться любовью к жизни и роскоши, видимо, так он компенсировал лишения суровой молодости. Войдя в элиту, Павел Аркадьевич обустроил офис в особняке в Чистом переулке, а поселился неподалеку, на Пречистенке, стал завсегдатаем светских мероприятий и покровителем театральных стартапов, раскрашивая холостую жизнь прелестью юных актрис. Выглядел он, несмотря на возраст, атлетом, причем всем довольным атлетом, и потому его обращение за «особой картиной» стало для Бергера неожиданностью.

Как оказалось, мечта нужна всем.

– Ты обещал представить картину две недели назад.

– Я помню.

– Меня не интересует твоя память. Мне нужна картина.

Как и все клиенты, Лаврич жаждал индивидуального кусочка счастья, и в целом для этого почти все было готово: пообщавшись с дьяком, Бергер с легкостью построил мир его мечты, но для завершения работы не хватало важнейшей детали, главного образа, который заставит сердце меченосца сжаться так, как никогда в жизни, потому что до сих пор дьяк Лаврич ничего подобного не переживал.

Он не любил, а без любви мечта мертва.

И даже гениальный Бергер не мог вдохнуть в нее жизнь.

– Я предупреждал, что создание полотна может затянуться, – протянул Генрих, разглядывая висящие на стенах кабинета картины в пышных золотых рамах – батальные полотна из бурного прошлого Павла Аркадьевича.

– А я предупреждал, что у меня лютый нрав, – ответил дьяк. – Да ты и сам об этом знаешь.

– Угроза заставит меня ускориться, но не поможет создать полотно.

– Ты сам назвал срок, – бросил Лаврич.

Он жаждал попасть в мечту.

– Я не предполагал, что вы окажетесь настолько сложным человеком, – честно ответил Бергер. – А вы даже представить не можете, как непросто мне было почувствовать вашу мечту.

Генрих не любил работать с обитателями Отражения – они относились к нему уважительно, но без пиетета, которым проникались обычные люди. Талантом художника восхищались, но он не вызывал трепета – просто уникальная магическая способность, ничего особенного. А уж солдафон Лаврич и вовсе считал творца говорящим приложением к кисточке, чем раздражал. Немного.

– Ты сказал: непросто БЫЛО почувствовать, – молниеносно среагировал дьяк. – Значит ли это, что кризис преодолен?

– Да, Ваше высокопревосходительство, я нашел то, что нужно, – подтвердил Генрих. – Вы останетесь довольны.

– Докажи.

– Поверьте на слово, Ваше высокопревосходительство, ведь я – специалист. Я долго мучился и задерживал исполнение заказа, но теперь готов поставить на кон…

– Докажи.

Бергер знал, что главный меченосец редко повторяет требования дважды и никогда – трижды, поэтому молча достал телефон и вывел на экран сделанную тайком фотографию.

– Я не хотел, чтобы она заметила, поэтому качество снимка оставляет желать лучшего, изображение размыто, но образ…

– Заткнись.

Генрих послушно заткнулся, с изумлением отметив про себя, что у беспощадного дьяка, по праву считающегося самым грозным членом свиты принципала Московского, подрагивают руки.

«Я не ошибся!»

– Познакомь нас, – хрипло произнес Лаврич. – Сегодня.

Требование было лишним и неоригинальным – такое уже случалось. Генрих знал, чем закончится встреча объекта с предметом обожания, и знал, как ответить.

– Не путайте мечту с реальностью, Ваше высокопревосходительство, – мягко произнес он. – Вы возьмете девочку, поселите у себя, превратите в куклу, завалите дорогими подарками и, возможно, даже женитесь на ней. Она родит вам ребенка или детей, но вскоре вы станете замечать морщины и лишние килограммы. Ее голос станет резким, надтреснутым и злым, тело потеряет упругость, а нрав – доброту. Она заведет интрижку с вашим адъютантом, а вы снова будете спать с девками…

– Заткнись!!!

Дьяк рявкнул так, что испугал бы кого угодно, возможно, даже самого принципала, окажись он сейчас в кабинете, но Бергер был готов к вспышке и даже не запнулся.

– Не путайте мечту с реальностью, Ваше высокопревосходительство, – повторил он. – Я подарю вам мир, где вы познаете любовь, мир, в котором вы будете абсолютно счастливы. Навсегда.

– Что ты знаешь о счастье? – глухо спросил дьяк.

– Я умею его создавать, Ваше высокопревосходительство, – спокойно ответил художник. – Мне за это платят.

И вынул из руки Лаврича свой смартфон.

– Убирайся, – едва слышно произнес дьяк. – И не возвращайся, пока не закончишь.

* * *

Книжный магазин «Потертые страницы» прятался на Забелина, в старом центре Москвы. Не на пафосном Арбате или открыточной Красной площади, а в тиши, которую так любит купеческая столица, на улице спокойной и немного дремотной, несмотря на шум и суету мегаполиса. Там, где по доброй московской традиции вьется по воскресеньям изящный узор колокольного перезвона: от храма Святого Равноапостольного Князя Владимира к собору Иоанно-Предтеченского монастыря, к Косме и Дамиану на Маросейке, и дальше по всем звонницам, что остались «порфироносной вдове» от знаменитых сорока сороков церквей…