Отражение

В обратную сторону наша связь тоже работает, кстати. И нет, я не сошёл с ума, не страдаю галлюцинациями и даже не завёл себе управляемую шизофрению под названием «тульпа»[6], хотя, как я теперь понимаю, в раннем детстве я считал Мирен кем-то вроде воображаемого друга. Зато, когда добрые родители перед поступлением в первый класс решили объяснить сыночку, что именно не стоит говорить школьному психологу, я дал себе труд наконец осознать, с кем общаюсь.

Самое смешное, что про Ми я папе с мамой никогда не рассказывал – просто потому, что это была моя подруга, а не навязываемые «хорошие» дети друзей семьи.

С соседскими детьми по даче мне общаться без присмотра матери запрещалось – с высоты своего возраста могу сказать, что в известной степени был сам виноват. Излишне живое воображение в сочетании с мнимой свободой действий регулярно заставляли меня творить нечто вроде подкопа под забор детского садика или полного коробка жуков-пожарников, выловленных на прогулке и выпущенных во время тихого часа неосторожной воспитательницей. Причём, поучаствовав в разработке и реализации проекта, к его практическим результатам я обычно не проявлял особого интереса: с территории через реализованный подкоп не сбежал и коробку с жуками великодушно отдал приятелю. Автор очередного «приключения» обычно быстро находился, и следовал очередной же выговор от родительницы. Потому я научился играть сам с собой, ну а потом мы приехали на лето в деревню, и там я нашёл старое зеркало.

Что тогда произошло? Точно не знаю. Помню, как заглядываю в зеркало, и вдруг моё отражение пропадает, сменяясь отражением пятилетней девочки, удивлённо смотрящей на меня с той стороны. Будь я повзрослее, испугался бы до дрожи, но тогда я чувствовал невероятное любопытство. Приключение! Я же за этим и забрался на мансарду. Повинуясь наитию, положил ладонь на стекло – и Мира (тогда я, конечно, ещё не знал, как её зовут) повторила мой жест. И наши руки на секунду встретились, будто никакой преграды не было! Смутно припоминаю, что вроде бы увидел загоревшиеся по периферии зеркальной поверхности то ли символы, то ли узор… Или я потом уже себе это придумал? А потом… я услышал её. «Привет, я Дима». «Привет! А я Миррей, – с запинкой выговорила своё имя собеседница. – Мама зовёт меня Ми. Давай дружить?» «Давай!» – «Ой, здорово! А то мама ушла, и мне скучно, хнык».

Ну и так далее – в зеркале уже давно отражался я сам, но Ми словно была рядом со мной. Небольшое усилие, заметно меньшее, чем позволяло моему воображению, например, «превратить» лавку у дома в сёрфинговую доску – и я легко мог «сказать» невидимой, но словно стоящей рядом собеседнице всё, что хотел. Помню, мы проболтали, наверное, час, успели придумать совместную игру в пилотов самолёта (мегаудобное продавленное кресло в «гостиной» у меня на даче и схожий предмет мебели у Миры как раз пригодились), первого и второго, благополучно «взлететь» и даже пару раз «попасть в аварию», совершив пару аварийных посадок, и только тогда нас почти синхронно позвали есть. Разговор прервался – у меня даже мысли не возникло о том, как это сделать, просто попрощались, и всё. И только после еды, утопав в сад под сень старых яблонь, я испытал некоторые сомнения, что вновь удастся пообщаться с такой замечательной подругой: редко кто понимал меня настолько с полуслова. «Ми?» – неуверенно позвал я. «Я тут!» – тут же вернулся ко мне ответ. «Давай играть!» – «Давай!»

Наверное, я очень осчастливил своих родителей тем летом – количество времени, которое я проводил как бы сам с собой, резко возросло. Да и Мирен стала гораздо меньше теребить маму. Удивительно, но развлечений нам хватало. Особенно интересно было случайно открывать всё новые и новые аспекты нашей связи. Однажды мне так захотелось показать Ми звёздное небо, которого она ни разу не видела вживую, что я сильно напрягся, пытаясь отослать не слова, а картинку… И внезапно – удалось! Надо сказать, моей подруге пришлось попыхтеть значительно больше, чтобы сделать то же самое, – собственно, у неё и не получалось, пока я каким-то образом ей не помог.

Тогда я впервые увидел изнутри коттедж семьи Родика – старинный каменный двухэтажный дом, просто забитый огромным количеством самых разнообразных интересных (по крайней мере, с точки зрения ребёнка) вещей. Книги, картины, старинная мебель – гораздо больше и в лучшем состоянии, чем у нас в деревенском доме, старинные лампы, статуэтки и чучела животных и прочее, прочее, прочее. Преобладали, как ни странно, книги, их Русандра Родика, мать девочки, просто обожала. Правда, чуть ли не половина, с позволения сказать, собрания были дамские романчики, зато на добром десятке языков мира!