Отражение

Я понимаю, вы, наверное, думаете сейчас, да как она смеет обращаться ко мне с просьбой, пусть даже самой незначительной, как смеет надеяться на снисходительность… на милосердие, когда Айвор такое сделал.　

В ее голосе слышались стыд и отчаяние, негодование и мольба. Просить о чем-то человека, которого ее отец… любовник… едва не отправил на тот свет, — задача не из легких, но у Даны хорошо получалось.　

Верните мне ее, верните, умоляю вас…　Айвор ваш отец?　Нет.　Тогда кем же он вам приходится?　У нас была… связь…　

Ну, уж мне-то могла и прямо сказать, подумал я не без ехидства.　

Пожалуйста, верните мне пачку сигарет, — вновь попросила она.　

Что-что? Я совершенно не понимал, о чем она.　

Не сочтите за труд рассказать о своей связи с Айвором ден Релганом… а также с лордом Уайтом, — сказал я, изо всех сил напрягая одеревеневший язык, чтобы речь звучала внятно.　А если я расскажу… Вы отдадите мне? Для меня это так важно, а вам ничего не стоит, отдайте, прошу вас…　

Должно быть, мое молчание внушило ей надежду, и она пустилась в объяснения, поспешные, сбивчивые; просила о снисхождении, но была не слишком строга к себе. Из потока обрушившихся на меня бессвязных слов я должен был' понять, что Дана — всего лишь　

маленькая слабая женщина, что ее принудили, воспользовавшись ею, как орудием, сама же она ни в чем не повинна.　

Я искоса наблюдал за ней, приоткрыв единственный зрячий глаз.　

Мы с Айвором знакомы около двух лет… мы не были женаты, никогда не жили под одной крышей, просто…　

«Просто занимались любовью», — холодно подумал　

я.　

Я актриса. — Она выдержала небольшую паузу, ожидая, должно быть, что я стану возражать, но что я мог сказать? Попросить ее предъявить документы? Нет сил. Оставалось лишь снять шляпу перед ее профессиональным мастерством.　Однажды, — продолжала она, — это случилось прошлым летом, Айвор явился ко мне возбужденный и довольный, его прямо распирало от гордости, сказал, что ему в голову пришла отличная мысль, и если я помогу ему, он… ну, словом, он меня не обидит… то есть, вы понимаете, он хотел сказать…　

Можно было не продолжать. Не обидит… Ясно, что он предлагал ей крупную взятку.　

Айвор сказал, что один его знакомый явно ищет любовного приключения. Прежде Айвор никогда не брал меня на скачки, а тут говорит, пойдем, я скажу, что ты моя дочка, посмотрим, клюнет он на тебя или нет. А еще сказал, что его приятеля считают холодным, как лед, то-то　

будет хохма, когда он в меня влюбится. Да, так и сказал… Он, говорит, только и ждет, чтобы его кто-нибудь подцепил — по всему виднб: на　

молоденьких девушек заглядывается, ручки им　

пожимает, треплет по щечке, ну, в общем, вы понимаете, что я имею в виду.　

Неужели хорошенькие девушки считают в порядке вещей, когда мужчина средних лет ищет сексуальных удовольствий и пожимает им ручки?　

И вы согласились, — сказал я.　

Она кивнула.　

Он был такой славный, Джон Уайт… он　

понравился мне, понимаете… Я просто улыбалась ему… Мне было приятно, совсем не трудно, а он…　

Айвор оказался прав: он искал женщину, тут я и подвернулась.　

Тут ты и подвернулась, хорошенькая и не слишком строгая. Бедный лорд Уайт, его поймали, потому что он сам этого хотел, одураченный своим дурацким возрастом, ностальгией по юности.　

Я понимала, что Айвор использует Джона в своих целях, но не видела в этом ничего плохого. Почему бы и нет? Все шло хорошо, пока мы с Айвором не поехали на неделю в Сен-Тропе.　

Красивое лицо затуманилось от неприятного воспоминания. Теперь его черты исказились гневом.　

И эта сволочь Джордж Миллейс написал Айвору, чтобы я оставила лорда Уайта в покое, а то он покажет ему наши фотографии… Господи, как же я его ненавидела… но вы ведь отдадите мне… пожалуйста, умоляю вас, отдайте… если кто-нибудь узнает — я погибла… Верните мне, я вам заплачу, только верните…　

Пора выкладывать карты на стол, подумал я.　

Что же я должен вам вернуть? — спросил я.　Как что? Пачку сигарет, разумеется. Там еще написано…　Ах, да. Но почему вам пришлось писать на пачке сигарет?　Джордж потребовал список, ну а я, конечно, ни за что не хотела давать, тогда он сказал, на, напиши красным фломастером на целлофане — никто не принимает такие вещи всерьез, и ты потом всегда сможешь отказаться… я согласилась и… — Внезапно она прервала свою исповедь. Видно, в душе у нее шевельнулось подозрение. — Она ведь у вас, эта пачка? Вам Джордж Миллейс передал ее вместе с фотографиями… да?　А что за список вы ему написали? — спросил я.　О, господи, — в ужасе выдохнула она. — Я тут перед ним распинаюсь, а у него и нет ничего! — Она резко встала. Гневное лицо стало почти некрасивым. — Дерьмо собачье! Жалко, что Айвор не прикончил тебя, подонок. Уж сделал бы тебя так, чтобы ты никогда не встал. Надеюсь, тебе как следует врезали.　

Не напрасно надеешься, детка. И вправду, как следует, подумал я, не чувствуя, как ни странно, ни малейшей злобы на Айвора ден Релгана. Я погубил　

его жизнь, он пытался изувечить меня, но, в общем, я вышел из этой схватки с меньшими потерями. Конечно, мне здорово досталось, но это пройдет.　

Скажите Айвору спасибо, — промямлил я.