Отпущение грехов

Ни за что бы не подумал, что оболтус, шарахавшийся взад-вперед у стеклянной двери, выводящей на летное поле, приходился нашему проводнику коллегой. С виду он больше походил на классического хиппи: щетина недельной давности, длинные – ниже плеч, – собранные сзади в пучок засаленные волосы. И, разумеется, потертые джинсы, даже с намеком на дырку в районе правой коленки. Тем не менее, их профессиональная связь с полковником сомнений не вызывала. Василич давно доведенным до автоматизма движением извлек из нагрудного кармана служебную корочку и сунул ее под нос волосатику. Но тот, даже не взглянув на ксиву, с самым серьезным видом приложил руку к непокрытой голове. Полковник рявкнул что-то на неизвестном языке, судя по тону – весьма гневное, и, печатая шаг, направился вглубь открытого всем ветрам бетонированного загона для самолетов. Может быть, ругался он и по-русски, да вот нервы, взведенные до предела, подвели, и слова скомкались в горле. Хиппи остался очень доволен произведенным эффектом и скалился ему вслед до тех пор, пока мы – сперва Ружин, затем я – не прошли мимо.

Самолет, выделенный под наши нужды, был небольшим – аккурат на двух пассажиров. Подошедший минут через пять пилот поинтересовался: «Вы летите?», сделав ударение на первом слове, и, будучи удостоен лишь немого кивка, – чего ему оказалось более чем достаточно, – шмыгнул в кабину. Подготовка много времени не отняла, и уже через несколько минут мы услышали:

– Все готово. Занимайте места согласно купленным билетам.

Полковник, все это время пялившийся в небо стеклянным взглядом, встрепенулся и обронил с губы одну-единственную, но странную до мурашек по спине фразу:

– Ну, с богом, товарищи!

4

– Тамбовский волк тебе товарищ, – зло сказал я, когда, готовый погрузиться в сумрак, но еще по-вечернему светлый город вальяжно, как знающая себе цену шлюха, разлегся под крылом нашего самолетика.

– Это ты о ком? – сквозь полудрему поинтересовался Ружин. Совесть его, наверное, была чиста, как у младенца, а при такой совести отчего бы не поспать – тем более, что равномерное гудение моторов убаюкивало? Зато я заснуть не мог. И дело было совсем не в угрызениях совести.

– Это я о полковнике.

– Зря ты о нем так, – лениво возразил он, приоткрыв левый глаз. – Василич на самом деле нормальный мужик. Ну, сцепился с тобой – это еще ничего не значит. Просто когда работаешь много и с напряжением, крыша начинает съезжать. И этот процесс от владельца крыши не зависит. А когда работа такая, как у него, крыша едет во вполне определенном направлении. Чего доброго, можно и пистолет выхватить, и пострелять в тех, кто тебе не приглянулся. Ему же со всякой шушерой дело иметь приходится – маньяками, садистами, шизоидами всех мастей. Ты уж его прости. Не сдержался человек. Этому, хочу заметить, и ремесло твое поспособствовало. Если бы ты на рынке лифчиками торговал, он бы на тебя ни за что не накинулся. Верь мне.

– Об этом я и сам догадался, не дурнее некоторых, – огрызнулся я. – Только если я согласился рисковать жизнью ради их интересов, то они и относиться ко мне должны, как к деловому партнеру, а не как к потаскухе, которая сделала вид, что дает по любви, а сама потом денег требует.

– Он тебе партнерство не предлагал, – напомнил Ружин, открыв уже оба глаза. – Это сделал я, согласись? – Поскольку спорить с таким утверждением было трудно, он не стал дожидаться ответа, сразу продолжив: – Они о нашем разговоре не знали. Но договор между мной и конторой уже вступил в силу – было обещано отпущение грехов всем участникам операции, безоговорочное и беспрекословное. Только несколько иное, чем я преподнес тебе. Имелось в виду, что они сквозь пальцы посмотрят на то, что мы наделаем в стане «Вестников Судного дня». А я, получается, их обманул – теперь придется прощать все, что ты натворил до. Но ведь нашу с ними договоренность можно истолковать и так, правда? Вот это Василичу и не понравилось, из-за этого он на тебя и взъелся. Ну, да ладно, я своего добился. А тебе совсем нет резона обижаться на него – он на земле, а ты в небе, и расстояние между вами увеличивается. Так что можешь закрыть глаза и спать.

– Черта с два, – прорычал я. – Как ты думаешь, смогу я заснуть, так и не выяснив все до конца? – Ружин молча пожал плечами – мол, не знаю, чужая душа – потемки. – Не смогу! Почему именно я? Ведь ты даже имени моего ни разу не спросил!

– А зачем? – удивился он.

– ?! – я ошарашено вытаращился на него. – Как бы тебе сказать… Вот я твое имя знаю – Олег Ружин. Доведись нам попасть в передрягу, я крикну тебе: «Олег, атас!», и станет ясно, что я к тебе обращаюсь. А вот каким макаром ты меня звать будешь, если приспичит?