Отпущение грехов

Он тяжело дышит, цепляясь за простыни, над бровью блестят капельки пота.

— Проклятье. Я люблю тебя, а теперь заканчивай.

Я улыбаюсь, мои пальцы крепче сжимаются вокруг рукояти ножа.

— Эви! — доносится из коридора голос Эзры. Он злится, а злость — это не та эмоция, которую можно игнорировать. Я слышу его тяжёлые шаги, и через несколько секунд дверь сотрясается от удара.

— Вот дерьмо! — выдыхает мужик, отпуская мои волосы.

На его лице отражается страх, и я не могу сдержать смех.

— Эви! — снова кричит Эзра, и дверь вот-вот разлетится на щепки.

Этот идиот с подозрением смотрит на меня и пытается подняться, но я успеваю вытащить нож и вонзаю его прямо ему в бедро, разрывая лезвием мышечную ткань. Тёплая кровь брызжет мне на грудь. Ярко-красная жидкость хлещет из его артерии, напоминая извержение вулкана, и усиливается с каждым лихорадочным ударом его сердца. Комнату заполняет полный агонии крик, мудак отталкивает меня с себя, отчаянно пытаясь убраться подальше. Сделав два шага, он падает на пол и истекает кровью, панически хватая ртом воздух.

Эзра снова стучит в дверь, так сильно, что уже дрожит даже стена. Дверные петли скрипят, дерево трещит.

— Мать твою! — кричит Эзра. — Эви! Открой эту гребаную дверь, или, клянусь твоим гребаным Богом, я заставлю тебя умолять меня, малышка. Я уничтожу тебя.

От его обещания в животе начинают порхать бабочки.

Я хочу, чтобы Эзра злился на меня, чтобы угрожал мне, а потом оттрахал. Он заставляет меня грешить уже только потому, что может подарить мне прощение. Это всё выглядит чертовски нездоровым, но одновременно прекрасным. Грешница и её грех. И, вообще, что может быть благочестивее, чем быть с твоим единственным спасителем? И пока он спасает меня, какое бы зло Эзра не воплощал в себе, я не могу его убить.

Глава 22

Эзра

От того что Эви здесь, одни проблемы. Я смотрю на нее, и я хочу ее, ее страх, ее боль, ее желание. Каждый раз, когда я трахаю ее, мне хочется владеть ею. Мне хочется пустить пулю в голову любому, кто лишь посмотрит на нее, а они, суки, все смотрят! Пять лет я трахал баб типа Джен, держал бордель, но никогда не тронул ни одной шлюхи, и из всех женщин вокруг меня влечет к прекрасной маленькой убийце, которая живет болью, как воздухом.

Блять!

Я иду по коридору, возвращаюсь в свой кабинет, наливаю немного виски в стакан. Когда со всем этим дерьмом будет покончено, у меня будут серьезные проблемы с печенью. Я думаю об Эви, и у меня сразу же встает. Тогда я смотрю на монитор, показывающий, что происходит в ее комнате, надеясь, что увижу ее в нижнем белье. Так и происходит. Она в стрингах, стоит на коленях и отсасывает какому-то парню. Мое сердце чуть не взрывается в груди, а глаза застилает красный туман. Рывком выдвинув ящик стола, я достаю пушку и направляюсь к ее комнате. Поворачиваю ручку, но та не поддается.

— Мать твою! — кричу я. — Эви! Открой блядскую дверь, или, клянусь твоим гребаным Богом, я заставлю тебя умолять меня, малышка. Я уничтожу тебя!

Она заплатит за это, и ещё я убью этого ублюдка, который посмел тронуть то, что принадлежит мне.

Сделав несколько шагов назад, я бросаюсь на дверь плечом. Петли скрипят, и я делаю новую попытку. Дверь поддается и с легкостью соскакивает с петель. Комната похожа на декорации к фильму «Техасская резня бензопилой». У ног Эви валяется полуголый парень, которому она только что отсасывала, и слабой рукой сжимает свое бедро. Из его бедренной артерии хлещет кровь, а по полу и ковру уже растеклась огромная красная лужа. Кровь ручейками стекает по груди Эви, по ее животу и белым кружевным трусикам. Она все еще сжимает в руках окровавленный нож, но я могу думать лишь о том, как она похожа на ангела смерти.

— Ударь меня, — говорит она.

Прищурившись, я вхожу в комнату и останавливаюсь перед ней, в дюймах от ее лица. Она закрывает глаза, тяжело дыша.

— О, я сломаю тебя, Эви.

Она дрожит, и я вижу, как сильно пульсирует венка на ее шее. Я сжимаю ее подбородок, вонзаясь пальцами в щеки.

— Я напомню тебе, что ты принадлежишь только мне, и только мой член может оказаться между твоих чертовых губ! — кричу я.

— О, как он стонал, — усмехается она. — Сказал, что у меня волшебные губы.

Я хватаю ее за горло с такой силой, что у нее подкашиваются ноги, а потом бросаю на пол и прижимаю к нему. Эви хватает ртом воздух.

— Глупышка Эви. Ты очень, очень глупая, — говорю я, почти не сдерживая своей ярости.

Вот что она со мной делает. Сводит с ума. Я никогда не притворялся высокоморальной личностью, но я всегда спокоен и умею держать себя в руках. Если я убиваю кого-то, если я причиняю кому-то боль, то все это делается осмысленно. Я не злюсь и не теряю над собой контроль. Но из-за нее я не могу себя контролировать. Она вызывает во мне слепое желание убивать, и оно объединяется с желанием обладать ею — делать ей больно. Я чувствую себя бомбой с часовым механизмом.