Отпущение грехов

Квакающий голос по ту сторону телефонного провода сообщил, что в их базе числятся три фирмы, специализирующиеся на такого рода услугах. Я попросил дать мне телефоны всех трех. Он не отказал. Перезвонив по указанным номерам, я выбрал то, что подешевле, – гарантиями качества мало беспокоился, раз машина будет нужна всего на три с половиной дня, – записал адрес и положил трубку. Вот и все. Можно приступать к делу.

9

Ружин действительно был благодарен Чубчику за то, что тот взял на себя силовиков секты. Конечно, этот жест напарника можно было расценить и как подачку, милостыню, как неверие в его, Ружина, силы. И плевать. Его мужское самолюбие ничуть от этого не страдало. Про себя он знал наверняка, что, ежели приспичит, то справится и с Цеховым, и с Сотниковым, и с Засульским – тем более. Но лезть на рожон самому, только чтобы кому-то что-то доказать – нет уж, увольте. Работать ассенизатором – это еще не значит постоянно купаться в дерьме.

Ружину достались мозговитые ребята, которым тоже пальца в рот не положишь, и все же поладить с ними было значительно легче, чем с контингентом Чубчика. Если и предстояли какие-то грозные баталии, то только интеллектуальные, а в этом смысле Олег ничего не боялся. Во всяком случае, надеялся на то, что бортовой компьютер у него работает не хуже, чем у этих самых мозговитых ребят.

Почему нет? Он несколько лет проработал в аналитическом отделе того самого Управления, что предложило ему нынешнее приключение, и был там правой рукой шефа едва не в прямом смысле. Научился плести интриги и распутывать их, собирать и дотошно сопоставлять факты, делая из них логически безупречные выводы, в мгновение ока выстраивать тактические комбинации и кропотливо создавать стратегические планы. Потом он ушел в журналистику, но и на новом поприще его ум не отупел от безделья. В конце концов, журналистика для Ружина сводилась к игре, в которой один человек своими вопросами – неожиданными и порой довольно заковыристыми – старается загнать в угол другого, чья задача, в свою очередь, заключается в том, чтобы с наименьшими потерями выйти из-под града журналистских вопросов. Возможно, понимание Ружиным работы газетчика было не совсем – или даже совсем не – верным, но ведь в конечном счете и жизнь для кого-то игра, а для кого-то нудная обязанность. Разве нет?

Направляясь к тому месту, которое на карте-схеме было покрыто мелкой штриховкой, он чувствовал себя вполне в своей тарелке. Сбор информации – дело привычное, чего уж там. Олег тоже взял машину напрокат, но, в отличие от напарника, не стал тратить время на телефонные разговоры, а спустился вниз и задал этот вопрос администратору. Тот долго жевал что-то, – то ли сопли, то ли жевательную резинку, – потом задумчиво посмотрел на интересующегося и спросил, сколько тот готов заплатить. Ружин назвал сумму, администратора она устроила и он неожиданно предложил свой автомобиль. Они ударили по рукам, по-быстрому оформили доверенность, и Олег на ближайшие четыре дня обзавелся колесами – стареньким «Ниссан Блюбердом», который был гораздо лучше, чем ничего.

В бардачке «Блюберда» покоился набор жучков. Их никто не подбрасывал, их из своего номера взял сам Ружин. И пистолет он тоже взял – ТТ, родной брат того, что обнаружил Чубчик. Ружин знал о тайнике, но, в отличие от напарника, искал его не по наитию, а руководствуясь вполне конкретными указаниями, которые тоже были переданы в записке.

Знать-то знал, но вот делиться этими знаниями с Чубчиком не торопился. Что-то останавливало. Да что греха таить – именно то, что напарник в недавнем совсем прошлом был ублюдком, за определенный кусок валюты лишавшим жизни любого, кого закажут. И что бы о себе не думал – я волк! я санитар леса! я очищаю мир от ненужных, заразных субъектов! – все равно останется в памяти народной совершенным сукиным сыном, наемным убийцей. Даже если за операцию по ликвидации секты его наградят орденом Славы в трех степенях.

Да, Ружин не совсем доверял ему. Хотя бы оттого, что вместо одного, заказанного, трупа на дымящемся от жары асфальте площади Павших Героев осталось лежать три жмурика. Кровь людская – не водица, чтобы проливать ее вот так, за здорово живешь. Пусть даже все трое были законченными подлецами и бандитами. И, если Чубчик решился убрать троих, значит, было в нем что-то неуправляемое, отмершее, дикое. Нечеловеческое.