Оторва с пистолетом

— Смерти я не боюсь, — заметил Вячеслав безо всякого пафоса. — Мне это земное существование уже надоело по горло. Убьют так убьют — значит, на то воля божья. А не убьют — значит, еще не время мне на суд Всевышнего идти. И так могу помереть; без помощников. Иной раз засыпаю и молюсь: «Господи, смилуйся, дозволь завтра не просыпаться!» А он, как видно, пока не торопится. Должно быть, решил испытать мою веру.

— Сколько же ты так живешь?

— Лет пять уже, по-моему. Одно время казалось, будто обрел счастье, смирение, в господа поверил истово. Потому что ждал, что в двухтысячном Второе Пришествие будет. Почему-то казалось, будто Христос в Рождество явится…

— А после того, как он не явился, ты засомневался? — по большому счету, Валерии было глубоко плевать на идеологический кризис экс-бизнесмена, но надо же было о чем-то говорить…

— Грех, конечно, но засомневался. Почти что разуверился. А главное — счастье мое и смирение расшатались. Мысли какие-то забродили, обман большой почудился. Смятение у меня сейчас на душе, Лера, а со смятением жить и впрямь тяжело.

— Слушай, по-моему, у тебя в прошлый раз один Христос на полке стоял, — припомнила Валерия. — Это ты от смятения души, что ли, к нему Ильича поставил?

— В общем, да, от смятения. Если сказать откровенно, то смятение это чем-то закончиться должно, понимаешь? Или я поднимусь на какой-то новый уровень сознания, или с ума сойду. Хотя, может быть, это одно и то же. А может быть, я просто помру. Тем более что уже неделю одним кипятком из топленого снега питаюсь. А знаешь почему? Потому что надоело милостыню выпрашивать и ништяки по свалкам собирать. Не желаю унижаться и собакой быть в человечьем облике. К тому же сейчас пост, от грехов очищаюсь.

— Да-а… — протянула Валерия, исподволь подумав, что уж тут-то ей в сексуальном плане ничего не угрожает. — Тебе проще. А я женщина простая, почти неверующая, и мне отчего-то очень жить хочется. Так что, уходить мне или нет?

— Зачем? Оставайся хоть навсегда.

— Нет, навсегда не получится, — вздохнула Лера, которую при одной мысли о таком варианте мороз по коже пробрал. — Я здесь полтора суток пробуду, а потом уеду. Далеко и надолго, понял?

— Я знал, что этим все кончится, — опечаленно пробормотал Вячеслав. — Со мной тоже так было…

— Со мной так не будет, — жестко ответила Валерия. — Значит, так, я тебе дам сейчас тыщу. Сходишь на базар и купишь чего-нибудь пожрать. Хлеба, чая, сахара, консервов каких-нибудь, кубики бульонные, макароны. Старайся много в одном месте не брать, понял? А то если кто увидит, что ты слишком много жратвы берешь — заподозрит в воровстве.

— Не волнуйся, — успокоил Вячеслав, — я больше одной сотни не потрачу…

ЛУЧШЕ ПОЗДНО, ЧЕМ НИКОГДА

Примерно в это же время, около девяти утра, ее бывшее сиятельство, она же госпожа Павленко, соизволили продрать свои карие глазки. Хотя после ночных трудов по приведению «дрели» в боевую готовность, которые завершились в пять утра, она только четыре часика проспала, но притом, что она еще до этого с девяти вечера до трех ночи продрыхла, получилось вполне прилично. Выспалась очень хорошо, несмотря на то что спала не раздеваясь.

Первым делом Лена сунула руку под подушку. «Маргошка» никуда не делась, мирно пролежала рядом с хозяйкой весь остаток ночи. Запрятав пистолетик в карман, Лена пошла на кухню и с легким разочарованием обнаружила, что узбекский гражданин Кузовлев Валентин Сергеевич отсутствует. Раскладушка и прочие причиндалы возвратились на антресоль, а на столе лежали ключи от квартиры и записка, написанная не очень аккуратным, но вполне разборчивым почерком:

«Уважаемая Лена!

Извините, что не накормил Вас завтраком, но не хотелось мешать Вашему сну. К сожалению, я должен спешить — мне назначили встречу по поводу трудоустройства. Поэтому если захотите кушать — смело пользуйтесь всем, что есть на кухне и в холодильнике, не стесняйтесь. Часам к 12 я, наверно, вернусь, но если Вы раньше уедете, то отдайте ключ бабушке Шуре — она в курсе. Рекс тоже у нее.

На случай, если мы с Вами больше не увидимся, позвольте пожелать Вам счастливого пути.

Валентин».

Сказать, чтоб Лена сильно растрогалась от этой заботливости, конечно, нельзя, но твердое убеждение, что гражданин Кузовлев скорее всего не сволочной парень, у нее появилось. Да и вообще, тон письма как-то приятно пощекотал ее самолюбие. «Уважаемая» — это, конечно, канцелярией отдает, но все же приятнее, чем просто «Лена». Не будет же он писать «дорогая», «милая» или тем более «любимая», если проспал всю ночь на кухне?! «Вы», «Вас», «Вами», написанные с большой буквы, тоже из какого-то уважительно-казенного обихода, но… Лене так никто и никогда не писал. Похоже, не наврал пацан, что два с половиной курса юрфака окончил! Интересно, он после учебы адвокатом станет или прокурором? Может, пригодится когда-нибудь.