Отморозок

Мы идём с Бобби Сергеевичем (так зовут моего куратора) по тесным коридорам Большого Холодильника — на выход. Стены словно сложены из прямоугольных блоков. На одних имеется табличка, на других нет. Я так понимаю, что это — торцы выдвижных гробов, заполненных жидким азотом, и в тех, что подписаны, покоятся до поры до времени бедолаги вроде меня. А которые гробы без табличек — те, надо полагать, полые. Пока. Или уже.

Ещё одна странность: к каждой табличке с правой стороны крепится параллельно полу металлическое колечко диаметром примерно три сантиметра. Интересно, зачем оно?

— Ну надо же! — Мой провожатый останавливается перед одним из голых торцов. На нём коряво и, видимо, наспех выведено: «Здесь был Я».

— Ну не пролаза? — сетует Бобби Сергеевич. — Опять ухитрился… Надо будет сказать, чтобы стёрли.

— А я где лежал? — спрашиваю, не удержавшись.

— Далеко, — сухо отзывается он. — В другом крыле. Тоже хотите отметиться?

— Ага… — ухмыляюсь я. — ДМБ… и дату. А как он сюда проник? Ну, реабилитированный… этот… что отметился… Или тут у вас вход свободный?

— Как проник? С экскурсией, скорее всего… Погодите-ка!

Путь впереди перегорожен выдвинутым ящиком. Под него, конечно, можно поднырнуть, поскольку располагается он примерно на уровне груди, но там ещё и люди. Трое служителей в серых робах. Один из них что-то собирается набрать на планшете, но, увидев нас, хмурится и кивает второму, кстати, вооружённому. Тот делает шаг нам навстречу и приказывает — скорее равнодушно, нежели грозно:

— Вы двое! Оставайтесь на месте. Отвернитесь.

Мы отворачиваемся. Краем глаза успеваю ухватить, как серый прямоугольный гроб медленно начинает втягиваться в стену.

— Можете повернуться и следовать дальше, — звучит минуту спустя.

Поворачиваемся. Гроба уже нет. Втянулся. М-да… Быстро они. Церемония без церемоний. Третий служитель прилаживает табличку. Первый (с планшетом) складывает составную тележку, на которой, надо полагать, и доставили сюда осуждённого. Второй (тот, что при оружии) по-прежнему смотрит на нас.

Следуем дальше.

Проходя мимо троицы в сером, пытаюсь прочесть, что там на металлической пластине. Фамилия, имя, отчество, дата, статья и срок… Срок? Вон оно как теперь делается! Стало быть, ныне замораживают всех подряд, а не только приговорённых к высшей мере. То есть кого навсегда, кого на время. Нагрешил на два года — два года и отлежишь… Да, но в чём тогда смысл наказания? Закрыл глаза тогда — открыл сейчас. А в промежутке вроде ничего и не было. Хотя… Проведи он эту пару лет на зоне, вышел бы вполне оформившимся преступником, даже если осудили несправедливо. А так — каким был, таким остался… Разве что сильно обиженным. Вроде меня.

И ещё одно: изолируют-то от кого? От общества. То есть общество целых два года может спать спокойно. Опять же экономия государственных средств: ни охранникам не надо платить, ни новых тюрем строить…

А знаете, решение-то, пожалуй, мудрое…

— А зачем нам отвернуться велели?

— Видите ли… — несколько смутившись, объясняет Бобби Сергеевич. — Несколько раз отсюда уже бежали…

Останавливаюсь в остолбенении.

— Отсюда?! Из жидкого азота?

— Ну да…

Пытаюсь собраться с мыслями:

— Это что ж… Лежит-лежит — и вдруг…

Бобби Сергеевич с понимающей улыбкой смотрит на мою ошарашенную физиономию.

— Ну не сам, конечно… — объясняет он. — Побег подстраивают снаружи. Для начала пытаются разузнать код. Комбинацию знаков. Ну вы сами сейчас видели — служитель набирал…

— А-а… — оторопело киваю я. — Вот почему нам отвернуться велели…

— Совершенно верно. Чтобы не подсматривали.

— То есть злоумышленники набирают код, вынимают гроб, увозят… Так просто?

— Н-ну… иногда подкупают сотрудников… Но с этим мы боремся.

— Хорошо. Увозят. А дальше?

— А дальше пытаются разморозить своими средствами. Нелегальным путём.

— И как? Удачно?

— Бывает, что и удачно. А бывает, и нет. Всяко бывает…

Коридор внезапно сламывается под прямым углом. За поворотом открывается точно такой же туннель со стенами из торцов. В колечко на ближней от меня табличке слева вставлены две свежие гвоздики. Ах, вот это зачем… Надо полагать, родственники приносят.

Вскоре догадка моя подтверждается: из глубины коридора навстречу нам движется небольшая группа… видимо, экскурсантов. Ни одной серой робы, все одеты по-разному, кое у кого в руках цветы. Возглавляет процессию девушка в трауре. Чёрная шляпка, чёрная вуалетка. Сорок один год назад так одевались организаторши похоронных церемоний.

— Не отставайте! — говорит она кому-то. — Имейте в виду, заблудиться здесь проще простого! Мы с вами приближаемся к сектору коррумпированных…

По-моему, её не слушают. Озираются, читают надписи на табличках.

— Ой!.. — раздаётся жалостливый женский голос. — Смотрите: Валя Протопопова! Я ж её знала, мы с ней в параллельных классах учились!

И, отчислив из букетика пару гвоздик, экскурсантка вставляет их в колечко.

* * *

Вскоре мы оказываемся в маленьком и совершенно пустом кабинетике без окон. Точь-в-точь моя одиночная палата: светящийся потолок, зеркальная дверь. Вся разница: вместо койки — письменный стол и три полукресла.