Открытое произведение. Форма и неопределенность в современной поэтике

Так или иначе, Ева тоже вступает в игру. Она обращает внимание Адама на то, что если nomina sint numina[73], то странно, что Змей (АБББА) имеет на конце тот же элемент А, что и слова, означающие «Красивое», «Хорошее» и «Красное». И еще Ева показывает Адаму, что поэзия дозволяет всевозможные языковые игры. Например:

Поэтический текст Евы значит: «Хорошее, Красивое, Красное – это Змей» – и в этом тексте есть такое же «необходимое» единство, такое же соответствие между выражением и содержанием, как и в более раннем тексте Адама (12). Более того, Ева, обладая еще более тонким чувством формы, создала текст, в котором есть не только конечная рифма, но и единоначатие – анафора.

Текст Евы вновь поднимает проблему противоречия, которую стихотворение Адама (12) как будто уже сняло с повестки дня. Как может змей по праву формы приравниваться к тому, что система языка запрещает к нему приравнивать?

Успех вдохновляет Еву и кружит голову. Ей чудятся уже и какие-то другие, новые способы создания скрытых подобий между формой и содержанием – так, чтобы при этом возникали новые противоречия. Она могла бы, например, составить такую последовательность, в которой каждая буква была бы составлена, в свою очередь, из семантически противоположной последовательности букв меньшего размера. Впрочем, для сочинения подобной «конкретной поэзии» требуется такая изощренность в графике, какая Еве еще не доступна.

Поэтому Адам перехватывает инициативу и придумывает еще более неоднозначную последовательность:

(15) БАА Б.

Что означает здесь этот пробел? Если это именно пробел, пустое место, то, значит, Адам как бы сказал «Плохое» (БААБ), но с некоторой заминкой. Если же пробел – место не пустое, а заполненное (и лишь искаженное каким-то случайным «шумом»), то на месте пробела может стоять лишь еще одно А, и, следовательно, Адам сказал «Яблоко».

Тут Ева изобретает свой собственный recitar cantando[74], эдемский Sprachgesang[75], т. е. своего рода музыкальный театр. Ева произносит нараспев:

(16) АБББА,

несколько протянув последнее Б и повысив при этом голос, так что трудно сказать, пропела ли Ева АБББА («Змей») или удвоила последнее Б и сказала АББББА («Красивое»). Адам смущен и обеспокоен этой способностью языка быть неоднозначным и обманчивым, но он пытается перенести свое беспокойство с уровня языка и его ловушек на уровень тех смыслов, которые Бог задействовал в своем вышеупомянутом указании. Вопрос «быть или не быть» Адам может выразить лишь в виде «Съедобное / Несъедобное», но когда он начинает выпевать эту свою дилемму, его захватывает ритм, язык рассыпается и тает в его устах, и Адам дает языку полную свободу:

Стихотворение Адама – это словесный взрыв; это то, что футуристы называют parole in libertà[76].

Но как только Адам осознает, что придумал неправильные слова, он начинает лучше понимать, как создаются слова правильные. Теперь ему становятся ясны базовые законы порождения последовательностей в его языке-коде: X + nY+ X. Только нарушив код языка, Адам постиг его структуру. Именно в этот момент, размышляя о том, представляет ли собой последняя строка его стихотворения предел (акме) грамматического беспорядка (или аграмматической свободы), Адам осознает, что последовательность АА на самом деле существует в его языке, и задумывается над тем, как система языка ее допустила. Затем Адам мысленно возвращается к выражению (15) и к возникшей в этой связи проблеме пробела. Ему приходит в голову, что и пробел, как бы пустое место, на самом деле – место вовсе не пустое, а заполненное. Поэтому последовательность АА, как и последовательность ББ, которые сначала показались ему аномальными, на самом деле – вполне правильные, потому что правило X + nY + X не исключает того, что n может быть нулем.

Адам начинает понимать структуру своего языка-кода именно тогда, когда ставит ее под вопрос и, следовательно, приступает к ее разрушению. Но когда он уже вполне понимает те строгие порождающие законы кода, которым он прежде подчинялся, он догадывается, что может и сам придумать другой язык-код, с другими законами, например: nХ + nY + nX. В таком языке-коде были бы правильными последовательности типа ББББББААААААББББББ – т. е. четвертая строка в стихотворении (17). Разрушая систему языка-кода, Адам постигает весь диапазон ее возможностей и обнаруживает, что он сам – ее господин. Еще недавно он думал, что поэзия – это голос богов. Теперь же он открывает для себя произвольность знака.