Пифагорейские идеи проникают в работы Тьери и его школы. Комментарий Тьери к «Бытию» с явной мистико-пифагорейской трактовкой образа христианской Троицы (Бог — единица, сын божий — двойка, дух — объединяющая тройка) содержит объективно важную идею о необходимости математического познания Бога.
В своих обширных комментариях ко «Второй Аналитике» Аристотеля существенный шаг сделал Гроссетет, подчеркнувший важность математизации и, возможно, впервые указавший на необходимость конкретной экспериментальной проверки утверждений. Блестящий пример, найденный Гроссететом, сводился к тому, что законы отражения и преломления света должны давать простейшую и легко математизируемую модель реального процесса.
Великий мечтатель[42] и провозвестник грядущего научного мировоззрения оксфордский профессор Роджер Бэкон (1214–1292) определял математику как «врата и ключ всякого знания». «Доводов недостаточно, необходим опыт», «экспериментальная наука — владычица умозрительных наук» — эти идеи Роджера Бэкона сыграли решающую роль в формировании будущей науки.
Традиции исследований членов оксфордского Мертон-колледжа получили достойное развитие в 14 веке в трудах Уильяма Оккама, предложившего принцип экономии мышления — знаменитую «бритву Оккама», запрет на введение любых сущностей, если это не диктуется минимальной потребностью при объяснении какого-либо конкретного явления. Более того, Оккам проповедовал предельную независимость философских исследований природы от теологических установок. Томас Брадвардин в своем «Трактате о пропорциях», изданном в 1328 году, выступил как истинный предтеча будущей теоретической механики. Особо важна его критика аристотелевой классификации движений и оригинальная попытка связать круговое и прямолинейное движение. Это как бы приблизило идеальные законы небесных движений к тому, что наблюдается на Земле.
Аналогичная — не по методам, а по тенденции _ линия развивалась в Парижском университете. Его ректор Жан Буридан (1300–1358) впервые достаточно четко выдвинул идею о том, что обычные динамические законы земного движения можно и должно применять к описанию небесных явлений, причем эти явления не зависят от особых духовных начал. Видимо, он был первым, кто отчетливо выразил неудовлетворенность геоцентрической моделью, понял, что суточное вращение Земли никак не противоречит не только опыту, но и общей христианской доктрине. Буридан настаивал на том, что противоположную картину вращения небесных сфер ничем доказать нельзя.
Так единый Бог иудаизма, христианства и ислама стал проигрывать схватку за Космос. Еще не выйдя в звездный мир, человек принялся лишать Творца права руководства текущим космическим порядком.
Надвигалась эра науки. Мышление медленно, пока почти незаметно проникало за рамки сугубо религиозной системы. На пороге стояло новое открытие Вселенной.
На пороге Нового Времени
Зародившиеся в Средневековье идеи о самостоятельности философии, идеализация античности и стремление вырваться из цепких сетей примитивного католического теизма к 15 веку стали бурными волнами захлестывать Италию и всю Западную Европу.
Возрождение во многом связано с эволюцией христианства в сторону пантеизма. Восходящая еще к иудаистскому теологу Филону Александрийскому (25 г. до н. э.- 50 г. н. э.) идея о богоподобии человеческого духа нашла благодатнейшую почву в концепции богочеловека Христа. Абстрактизация Бога, доходящая до фактического отрыва его от Вселенной, заставила поместить в центр земного мира человека, сделала его важнейшим предметом изучения как единственного носителя некой таинственной души — частички Всевышнего. Кстати, именно в русле этой тенденции стал возрождаться античный интерес к красоте человеческого тела, величию героических порывов и т. п.
Антропоцентричность нового мировоззрения имела, разумеется, не только духовные, но и очень важные социально-экономические основания. Неповоротливая натурально-хозяйственная система европейского феодализма, подточенная непрерывными разорительными междоусобицами, распадалась наступали города, где сосредоточивались ремесла, торговля и финансовые операции. Горожане могли теперь всерьез противостоять произволу феодалов этому способствовало распространение огнестрельного оружия и достаточное обилие людей, способных за хорошую плату служить в любом ополчении. Деятельность купцов и ремесленников, многие из которых вышли из низов общества (во всяком случае, среди них не было потомственных аристократов), требовала новой системы оценки человека, неизвестной в обществах прошлого, кроме, пожалуй, древнегреческих полисов. На первый план выступали личные способности и заслуги[43].
Возрождение, понимаемое как обращение к идеалам античности, было, прежде всего, обращением к духу исканий и предприимчивости. И этот процесс проходил под лозунгом борьбы с авторитетом древних авторов.