Отказной материал

Ковалёв присел перед телевизионной тумбочкой и выбрал кассету с записью старой французской комедии, лет десять назад с шумом прошедшей по кинотеатрам единого тогда Союза. Начало фильма отсутствовало, но Костя помнил его и, снова усевшись на мягкий диван, стал с интересом следить за приключениями двух мужиков, отправившихся в Мексику на поиски пропавшей девушки, которую каждый из них считал своей дочерью. Дверь в спальню оставалась немного приоткрытой, и, покосившись в ту сторону, Костя разглядел угол широкой кровати, зеркало трельяжа и Вику, поправлявшую платье перед этим зеркалом. Вечер явно обещал закончиться приятно и для последних дней неожиданно, но Костю это не обрадовало. Точнее, он отнёсся к этому довольно равнодушно, лишь механически отметив, что перемена обстановки и новые ощущения помогут справиться с усталостью. В глубине души шевельнулась мысль, что нечего ему делать в чужой квартире рядом с чужой женщиной, и надо бы встать и уйти. Мысль шевельнулась и пропала — слишком хорошо было сидеть в спокойной обстановке, на удобном диване и смотреть интересный фильм. «В конце концов, уйти сейчас будет просто невежливо», — подумал Ковалёв и посмотрел на тёмное окно.

Вика надела домашнее платье из лёгкой переливающейся материи, выскочила на кухню и вернулась с маленьким столиком на колёсиках. Тревоги и заботы последних дней дрогнули и отошли назад, дав Ковалёву так необходимую ему передышку, пусть даже совсем короткую. Комната как будто стала больше и уютнее, свет — мягче и интимнее, доведённые до кондиции в микроволновой печи синтетические полуфабрикаты показались аппетитными и незнакомыми. Вика выставила на столик бутылку лёгкого испанского вина. Костя редко пил вино, предпочитая более крепкие напитки или пиво, но этикетка выглядела соблазнительно, и он с удовольствием осушил бокал, произнеся банальное: «За встречу!»

— У тебя очень грустные глаза. Грустные и какие-то… затравленные, что ли, — неожиданно сказала Вика, откладывая вилку в сторону и пультом дистанционного управления убавляя звук телевизора. — У тебя что-то случилось?

— У меня каждый день что-то случается, — невнятно пробормотал Ковалёв, отводя взгляд в сторону. — Такая уж работа.

— Нет, с работой это не связано. — Вика покачала головой. — По крайней мере, напрямую. От тебя словно исходит какое-то напряжение. Я это ещё в машине почувствовала. Как будто ты всё время ждёшь нападения… или какого-то подвоха со стороны собеседника.

Вика подцепила вилкой кусок мяса, но положила его обратно на тарелку. Потом заговорила медленно, обдумывая каждое слово:

— Ты очень здорово изменился. По крайней мере внешне. Не знаю, что у тебя сейчас на душе, но, полагаю, там тоже все по-другому, Знаешь, такое ощущение, что ты дерёшься один против всех. Устал уже, и бой этот тебе никогда не выиграть, но все равно стоишь и машешь руками, стараясь хоть кого-нибудь свалить… Извини, тебе, наверное, неприятно все это слушать?

Костя взял бутылку. Очень медленно, не поднимая глаз, вытащил пробку и налил вино в бокалы.

— Ваше здоровье!

Пустой бокал, звякнув, занял своё место на столе. Костя подвинул пепельницу ближе, поискал свои сигареты, вспомнил, что оставил их в куртке, и закурил хозяйский «Кэмел».

— Тебе все это только кажется. А насчёт того, приятно мне это слушать или нет, можешь не беспокоиться. Я не девушка, комплименты мне можно не говорить. Да и ничего принципиально нового ты пока не сказала.

— Скажи, тебе твоя работа нравится? Тебя в ней все устраивает?

— Если б она мне не нравилась, я бы давно её поменял. Что же касается того, что устраивает… Да, я многое хотел бы изменить, но это отдельный и долгий разговор. Думаю, любой человек хотел бы что-то изменить в своей работе, но надо принимать все таким, как есть. Это пусть политики спорят о том, что надо сделать на благо народа: ещё поднять цены или, например, развалить пожарную службу, как развалили КГБ. А я играю по тем правилам, которые есть. Не я их придумал, не мне их и ломать.

— А тебя не смущает, что вас сейчас не ругает только ленивый?

— Противно, конечно, но пусть ругают. Они ведь все равно ничего в этом не понимают. Почему-то никто не приходит на завод и не начинает объяснять токарю, как ему надо точить деталь. А в нашей работе все чувствуют себя специалистами, все знают, как и что надо делать. Для того, чтобы судить ребят, которые берут штурмом самолёт с террористами, надо хотя бы один раз поучаствовать в этом самому… Надо поговорить со старушкой, у которой отобрали в подъезде всю её пенсию, или посмотреть в глаза матери, у которой изнасиловали семилетнюю дочку. А вот потом уже кричать о том, много или мало прав дано милиции и нужна ли нам смертная казнь. Так что пусть ругают.

— То есть тебе достаточно того, что ты сам считаешь себя правым?

— А что в этом плохого? Да, у меня грязная работа, но общество пока не научилось обходиться без неё.