Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

От воспоминаний Олсуфьева про бытность Ковенацкого в «группе Кердимуна», как это объединение называют в профильной литературе, становится не по себе. Ковенацкий постоянно подвергался унижениям: «гуру» заставлял его танцевать, чтобы заслужить еду, устраивал «товарищеские суды», портил его картины («Однажды Борис, приехав туда и в очередной раз придя в раздражение от Вовиной неаккуратности, взял только что сделанную Вовой работу, наложил на нее кучу дерьма и оставил с запиской типа: „Как ты, Вова, срешь на то, о чем я тебя прошу, так и я…“ Володя тяжело пережил эту „педагогическую“ выходку. Для него это был сильный шок»[215]).

Нездоровое влияние «методики Кердимуна» на психику Ковенацкого подтверждает его сестра, которая, однако, не могла наблюдать за жизнью брата в полной мере. «Он перестал общаться с прежними друзьями, с родителями и со мной тоже виделся все реже, в основном по делу или по большим праздникам, – вспоминает Нора Григорьева-Ковенацкая. – Жил на съемных квартирах, все больше времени проводил с Кердимуном, пока не поселился вместе с его семьей»[216].

В последние лет пятнадцать жизни (не стало Ковенацкого в 1986 году) художник бесконечно болел – психически и физически. Виктор Олсуфьев в дополнение ко всем неприятностям существования Владимира в «Казарме», как называли квартиру Кердимуна, добавляет, что у художника был крайне негативный опыт употребления психоактивных веществ – по версии Олсуфьева, наставник привел его в лабораторию, где проводились исследования свойств псилоцибина: якобы у Ковенацкого случилась передозировка, после которой его душевное здоровье было окончательно подорвано. «И хотя после „эксперимента“ остальные функции восстановились, механизм был поврежден. Это проявлялось, например, в том, что, когда Володя волновался, его движения становились неуверенными, у него менялась мимика, появлялись непроизвольные движения (в том числе „топтание“), затруднялась речь, являющаяся, как известно, также функцией этого центра. (Это напоминало паркинсонизм, хотя им не являлось.) Ну и волевая сфера <…> тоже пострадала»[217].

А вот что об этом инциденте писал сам Владимир Ковенацкий:

Это была странная лаборатория. Занимались там черт знает чем, а по-научному – парапсихологией. Там было много всякой техники, отовсюду таращились страшноватые приборы и приспособления. После опытов по телепатии и ясновидению подопытные и экспериментаторы подолгу распивали чаи и обсуждали результаты экспериментов. В этот диковинный подвал на Таганке я попал в тот момент, когда там появилось несколько доз псилоцибина. Это нечто вроде ЛСД, сильнодействующее средство, вызывающее обильные галлюцинации. Двое парней попробовали его до меня, но ничего особенно интересного не увидели. Тогда-то и вызвали меня, как человека, наделенного некоторым воображением и к тому же умеющего рисовать.

В назначенный час я в сопровождении своего близкого друга явился в лабораторию. Друг был со мной не просто так, а как необходимое условие эксперимента. Было известно, что присутствие близкого человека делает эксперимент более безопасным[218].