– Может, в «Память» Гейдара Джахидовича привела их антисемитская или, если угодно, антисионистская позиция? Тогда же, в конце 1980-х, как раз началась первая интифада, – поднимаю я палестинский вопрос, наивно надеясь таким дешевым трюком подкупить хитреца Шевченко.
– Он с невероятной иронией рассказывал про Васильева, лидера «Памяти». Просто на тот момент этого [радикального русского национализма] боялись все. Это был максимальный политический панк. «Память» же – это фашисты, нацисты, монархисты! Естественно, Гейдар всерьез это не воспринимал, но ему очень импонировало то, какой дикий страх черные мундиры вызывают у обывателей. К тому же тогда возникла идея союза русских патриотов-националистов с мусульманами – казалось, что на развалинах агонизирующего совка возникла новая сила, которая возьмет будущее в свои руки. Он общался и с Баркашовым[149], и с Васильевым. Но о Димдимыче он рассказывал просто как про анекдот ходячий, а Баркашова считал сотрудником спецслужб, но при этом более деловым человеком, чем Васильев. Интифада, может, и повлияла, но вообще для Гейдара это не имело значения. Он считал, что, например, рок-культура 1980-х годов выражает не то что революционные, а скорее просто разрушительные энергии. Он считал, что все связанное с совком и его эманациями должно быть разрушено и уничтожено – и пока этот морок не исчезнет, ничего нового построено быть не может. Конечно, он был на миллион процентов контркультурный человек, он никогда не пытался встроиться во власть – в отличие, кстати, от Алексея Германовича с его «Зарей в сапогах»[150] и тому подобной хренью.
Политический панк – это отторжение истеблишмента. В этом отторжении – суть панк-культуры. Конечно, Гейдар был контркультурен по отношению к той культуре, которая доминировала. Он великолепно знал диссидентскую культуру, был знаком с Эшлиманом, Якуниным[151], Красновым-Левитиным[152]. Вряд ли эти фамилии о чем-то говорят вашему поколению, но поверьте: в 1960–1970-е годы это были ключевые люди, столпы диссидентского подполья, причем религиозного. Он пришел к необходимости занять такую точку оппозиции по отношению к реальности, которая не имела бы никакого внутреннего соглашения ни с чем. И это подлинная политическая контркультура. Он искал такую точку, которая воспринималась бы всей этой реальностью – и совком, и диссидентским антисовком – как нечто вызывающее ужас, как нечто, что нельзя адаптировать. И он нашел эту точку в политическом исламе. Словосочетание «политический ислам» неадаптируемо ни совком, ни путинизмом. Наверное, вы правы, слово «панк» не совсем точно, если воспринимать его в культурном контексте. А в политическом смысле – это тотальное отторжение реальности.
– И Эвола – из области этого самого отторжения?
– «Оседлать тигра» Гейдар ценил как одну из книг, обязательных к прочтению для современного интеллектуала и вообще для человека, который хочет ощутить себя свободным, и я с ним согласен в этом вопросе. Я вот, например, Эволу или Генона не потянул в таком масштабе, как Гейдар. «Оседлать тигра» в переводе Виктории Ванюшкиной[153] он считал важнейшей, фундаментальной работой, которая открывает человеку понимание самого себя. Эволу он ставил даже выше Генона. Он считал, что Генон дал платформу описания, дал метод, но Эвола был более радикален. А что радикальнее, то и привлекало Гейдара Джемаля.
– «Я не фашист, потому что фашизм слишком демократичен»[154].
– Да, Гейдар считал фашизм разновидностью либерализма. Для многих это парадокс, но я понимаю, как он к этому пришел. Он очень четко сформулировал – есть три глобальных взгляда на мир, три клуба: традиционалистский, либеральный и радикальный[155]. Традиционалисты воспринимают и описывают мир как символы; Генон – воплощение традиционализма. Либералы хотят мир благоустроить, сделать его более комфортным; сюда Джемаль относил как раз фашизм и коммунизм как крайние проявления левого и правого либерализма. А радикал считает, что мир – это ошибка, которую надо исправить. И Эвола, как он считал, выходит на уровень радикализма. Потому что «Оседлать тигра» – это работа об ошибке, которой является человечество. Мы принимаем себя за реальность, но на самом деле мы – это ошибка. А что делать с ошибкой? В частности, ее надо осознать.
– Через радикальный ислам?