Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Из книг там была только одна малая Советская Энциклопедия 30-х годов, которая, видимо, сильно мешала Мамлееву, он ее позже подарил мне. <…> После того как он отдал эту энциклопедию, там наступила полная советская чистота[117].

– Со временем стало понятно, что все изменилось, – возвращается Игорь Ильич из глубоких раздумий. – Начались разговоры, что делать с Мамлеевым. Я уверен, что обыск у Лорика был инсценирован. Я уверен: либо обыска настоящего не было, либо она вообще все это придумала и убедила Мамлеева в том, что чекисты прочитали его рассказы. В итоге он сдался и сказал: «Да, надо валить». При этом Запад он ненавидел так же, как ненавидел большевиков. Он считал, что на Западе великий грех и достаточно было одной английской королевской дивизии, чтобы прекратить революцию. Для него Серебряный век с его в хорошем смысле мракобесием был идеальной формой существования России, для него это был прообраз Небесной России. Но все это было разрушено в том числе по вине Запада, который предал Россию, отдав ее на растерзание большевикам. В 1972 году меня сослали в Магадан, я со всеми попрощался и уехал. Через два года вернулся – уже никого нету…

В этом рассказе Дудинского, не заставшего отъезда Мамлеевых в эмиграцию, видимо, смешались реальные факты и художественный вымысел. Игорь Ильич утверждает, будто Лариса Пятницкая якобы инсценировала обыск в своей квартире и сообщила, что у нее изъяли мамлеевские рукописи. «Меня никто не заставлял уехать», – настаивал сам Мамлеев[118]. Причина отъезда, по его словам, была проста: «Поначалу мы думали жить в Советском Союзе и печататься на Западе, но тогда вышел закон, согласно которому любая передача манускриптов неофициальной культуры на Запад без ведома официальных писательских органов считалась уголовным преступлением. Кстати, этот закон мало выполнялся, но, когда он вышел, это уже было последней точкой, то есть мы решили с женой, что писатель должен все-таки публиковаться при жизни»[119]. Так что, когда некоторые публицисты пишут, будто Мамлеева «преследовали в Советском Союзе почище всех Аксеновых и Войновичей» и его «взашей вытолкали в вынужденную эмиграцию»[120], знайте: это либо аберрация, либо бессовестная ложь.

Слова Игоря Ильича о том, что уже в СССР Мамлеев ненавидел Запад «так же, как ненавидел большевиков», тоже трудно подтвердить. Напротив, судя по воспоминаниям людей, заставших отъезд Юрия Витальевича, об эмиграции он говорил с воодушевлением: «Господа, жизнь на Западе – это сплошной карнавал, нам трудно себе даже представить, что нас там ждет, мы ведь до сих пор еще не жили… Мы едем на Запад, чтобы открыть ему тайну, которую знаем только мы. Это тайна последней бездны, тайна глубочайшего ада»[121]. Воодушевление это сохранялось как минимум в первые годы эмиграции, когда он писал в Москву, что у него «все хорошо, замечательно, что он в эзотерическом обществе, в масонской ложе, среди крутых людей, исполинов, которых в России отродясь не водилось»[122].

Судя по всему, лакуны в памяти Дудинского заполнили некоторые эпизоды из «Московского гамбита», законченного уже во французской эмиграции и носящего явный отпечаток ностальгии по России и разочарования в западном мире (по крайней мере, в его американской версии). В этом романе Мамлеев, например, так задним числом переосмысляет собственные мотивы отъезда: