Отец Иоанн (Крестьянкин)

Еще в самом начале перестройки батюшке время от времени приходилось давать отповеди попыткам ревизии основ Церкви. Так, 27 мая 1985 года он написал большое письмо А. В. Ведерникову с разбором книги П. К. Иванова «Тайна святых, или Введение в Апокалипсис», первое издание которой вышло в Париже в 1949-м. «Вы-то знаете, какое трудное время переживает Церковь, сколько измышлений и сектантства родилось на свет, — писал батюшка своему давнему другу и преподавателю. — Но созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют Ее. И кто не со Мною, тот против Меня, и кто не собирает со Мною, тот расточает. А мы с Вами призваны собирать, и от души жаль увлеченных в соблазн свободомыслия и непослушания Истине. Жаль тех, в ком посеются этой книгой семена сомнения и разврата, ведь при отсутствии должного живого религиозного опыта и жизни во Христе и в Церкви — это так легко может произойти.

Вот Вам пример сразу из живого религиозного опыта и живого попечения о чадах Своих Господа и Его святых. Перед тем, как получить от Вас вопрос об этой книге, приходит юноша и подает мне эту книгу и спрашивает, можно ли ему ее читать? Откуда у него это чувство? Он еще только у врат Церкви. Но дал ему Дух благий и правый мысль благу и чувство опасности близ него. А у скольких людей возникнет это чувство, но не у кого будет спросить, и они выпьют чашу до дна и яд начнет свою разрушительную работу». К сожалению, с началом перестройки подобная литература хлынула на прилавки валом. И смущенные, запутавшиеся люди зачастую начинали знакомство с Церковью именно с таких книг — доступных, дешевых, популярно «объяснявших» сложные вещи… А потом осаждали батюшку с, казалось бы, элементарными вопросами.

Впрочем, в то время даже на самые привычные и понятные вещи смотреть приходилось «новыми» глазами, оттого и спрашивали люди обо всем. Вот сделанная Ниной Павловой зарисовка общения о. Иоанна с паломниками осенью 1988 года — первого, когда ему было официально разрешено это общение:

«Тепло, небо синее, а клёны светятся таким золотым сиянием, будто это не кроны, а нимбы над храмами. Монастырское начальство вызвали в Москву, и архимандрит Иоанн (Крестьянкин) говорит, выйдя из храма:

— Ну вот, начальство от нас уехало. Остались только мы, черные головешки.

Батюшку, как всегда, окружает народ, и короткая дорога до кельи превращается в двухчасовую беседу. Кто-то ему приносит стул, мы рассаживаемся у его ног на траве. И вопросы идут за вопросами:

— Батюшка, что такое перестройка?

— Перестройка? Перепалка-перестрелка.

— Батюшка, благословите нас с мамой переехать в Эстонию. Мы в Тапу хороший обмен нашли.

— Как в Эстонию? Вы что, за границей хотите жить?

Слушаю и недоумеваю: ну, какая же Эстония заграница? А перестройка — это… Это же время митингов, восторга и опьянения свободой. Но каким же горьким было похмелье, когда обнищала и распалась великая держава. Эстония стала заграницей». Кстати, о том, что Эстония вскоре станет независимой, о. Иоанн говорил в 1988 году неоднократно. Так, когда открывали подворье Пюхтицкого монастыря в Ленинграде, он высказывал желание, чтобы дело делалось побыстрее: «Скоро Эстония отколется, так в России у монастыря хотя бы уголок будет»…

Происходящее в целом в стране о. Иоанн оценивал по-разному, учитывая и минусы, и плюсы. Насельнику Оптиной пустыни иеромонаху Мелхиседеку (Артюхину), посетовавшему на дух пессимизма и смуты в людских умах, он ответил так:

— У нас в настоящее время такая обстановка в церковной жизни, которой не было никогда за всё время существования Русской Православной Церкви. Такая свобода в Церкви, сам только отдавайся Богу. Ни при Священном Синоде, ни после него не было еще такой обстановки. Открываются семинарии, академии, издается столько духовной литературы. Можно сказать, купаемся в благодати.

— А многие говорят, что Москва стала каким-то Вавилоном, — возразил иеромонах.

— Ну какой же это Вавилон! Москву издавна называли сорок сороков, и сейчас, когда в Москве столько храмов, столько открытых монастырей, столько святынь, мощей и чудотворных икон, разве можно Москву с ее святынями назвать вторым Вавилоном? Нет, по духу, можно сказать, это второй Иерусалим.