Отец и сын (сборник)

— Уж как бы хорошо, если б давали… А раз не дают, выдру с собой прихвати. Давным-давно, ты еще совсем малышкой была, поймал я выдру и тогда же загадал: как подрастешь, купить тебе на нее нарядов что ни на есть самых лучших.

«Уж не врал бы ты, деданька, насчет выдры-то, — подумала Надюшка. — Сама видела, как зимой привез ее тебе Мишка из Югина».

— А что так к спеху, дедка? — спросила Надюшка.

— А то к спеху, что база поблизости. Уйдет потом на устье Чижапки, вот тебе и будет: за морем телуха — полуха, да рубль перевоз.

— И то верно! — согласилась Надюшка.

— Как начнет светать, ты и отправляйся. Обласок я просмолил, дырки законопатил. Пойдет так, что чуб засвистит. Приплывешь на базу — и прямо к самому начальнику. Так, мол, и так: принимай выдру, выкладывай товары. Выдра — высший сорт! Потянет подходяще. Ну, матушка Устиньюшка накажет кое-что купить, сделаешь все честь честью.

— Что ж не сделать-то? Сделаю.

— Вот и добро! А когда, дочка, будешь выдру сдавать, посмотри, много ли у них пушнины собрано. И на товары глазом кинь…

Надюшке захотелось перебить Порфирия Игнатьевича, спросить: «А это зачем?» — но она промолчала.

— И еще, дочка, такое дело: будешь когда ходить там, посмотри, как у них паузки к берегу причалены: простыми канатами или на железных цепях с якорями.

— А это зачем тебе, деданька? — против воли вырвалось у Надюшки.

Порфирий Игнатьевич притворно закашлял, и Надюшка поняла, что он скрывает свою растерянность.

— Да вишь, какое дело, — все еще прокашливаясь, сказал Порфирий Игнатьевич. — Хочу я в Каргасоке паузок купить и поставить у нас на берегу, вроде пристани. Страсть как неудобно приставать… Хоть песок, а все же ноги топнут… Да и груз какой привезти — с паузком способнее…

Надюшка снова сделала вид, что поверила, с готовностью сказала:

— Все, деданька, высмотрю. И насчет товаров, и насчет пушнины, а уж про цепи и якоря само собой…

— Вот-вот… чтоб, значит, как у них, так и у нас… И чтоб, значит, ни ветер, ни буря не сорвали… Ну, ты еще поспи. Я тебя приду перед утром разбужу.

«Поспи…» Да разве после всего этого пойдет сон на ум? Дверь скрипнула. Порфирий Игнатьевич вошел в дом, и над Сосновой гривой воцарилась такая тишина, что были слышны всплески рыбы на Васюгане.

Надюшка лежала с открытыми глазами. «И почему я вчера не сбежала? Чуяла ведь, что случится что-то неожиданное. Вместо Каргасока-то попаду бог знает куда… И не зря… нет, не зря велел он мне высмотреть все», — думала она, испытывая от новых тревог, свалившихся на нее, жажду и жар во всем теле. Но все-таки сон сломил ее.

Порфирий Игнатьевич разбудил Надюшку, когда уже стало совсем светло. Увидев яркое небо, солнце, Надюшка вскочила, ворчливо сказала:

— Подвел ты меня, дедка. Обещал разбудить на рассвете, а уж белый день на дворе.

— Да и я проспал! И матушка Устиньюшка только что встала. Ночь-то просудачили, вот он, сон-то, и сморил под самое утро. Ну, ничего, все равно к вечеру поспеешь вернуться.

Надюшка наскоро напилась чаю и заспешила на берег. Пока шли к лодке, Порфирий Игнатьевич повторил свои наказы. Но старался он зря. Надюшка запомнила их с одного раза и не заспала в крепком предутреннем сне. Запомнила она и распоряжения матушки Устиньюшки насчет покупок.

— Вот здесь, дочка, думаю я барку-то поставить, — указывая на небольшой заливчик между двумя песчаными косами, сказал Порфирий Игнатьевич. — Не знаю только, чем крепить: канатом или цепью…

— Да что ты, дедка! Канатом или цепью… Тут сетевая бечева и та выдержит. Вишь, залив-то между отмелей…

— Не скажи, дочка. Ветер когда разыграется, тут вон какая волна ходит. Оторвет, в реку сбросит! А то и на мель закинет. Посмотри, как там у них…

— Посмотрю, дедка, посмотрю!

Надюшка потуже запоясалась, ощупала грудь, где у нее под зипуном была спрятана дорогая шкурка выдры, и села в обласок. Она заработала веслом горячо, споро. Свежепросмоленный обласок легко заскользил по воде. Порфирий Игнатьевич долго стоял на берегу, выжидая, когда она оглянется, но Надюшка оглядываться не хотела. Слезы катились по щекам, рыдания стесняли дыхание. И какая же разнесчастная уродилась она! Не случись этого ночного разговора, плыла бы она теперь не вверх по Васюгану, навстречу каким-то неведомым ей коварствам Порфирия Игнатьевича, а летела бы, как вольная птица, в Каргасок, чтобы жить по-новому, самостоятельно…