Отец и сын (сборник)

— А сегодня, тятя, — рассказывал Алешка, — на постройке Иван Солдат дал мне свой топор. Остер как бритва! Пока дядя Иван курил, я целое бревно обтесал, он посмотрел мою работу и сказал: «Молодец! Твердо топор держишь. Хороший из тебя плотник будет». Как по-твоему, тятя, буду я плотником?

— Конечно, будешь, сынок! Война под закат идет, люди обстраиваться начнут, народ в коммуны хлынет. Много домов плотникам срубить придется. О хорошем ты деле думаешь.

— А как по-твоему, тятя, когда я большой вырасту, я Ленина увижу? — спросил Алешка и затаил дыхание в ожидании ответа отца.

— Ленина? Может, и увидишь. Работать хорошо будешь, учиться станешь, в Союз молодежи запишешься. А подрастешь — в Красную Армию пойдешь служить. А там, гляди, по каким-нибудь делам в Москву поедешь. Ну а в Москве Ленина увидеть проще простого. Он и на собраниях бывает и на митингах, а то, глядишь, в Кремль попадешь. Он там и живет…

— А ты, тятя, не видел Ленина?

Сын не первый раз спрашивал об этом. Ему очень хотелось, чтобы отец ответил на этот вопрос утвердительно, но Бастрыков ни в чем не хотел лгать Алешке.

— Нет, сынка, Ленина не видел. Он один, а нас много. Помощники его приезжали к нам на фронт.

— А у Ленина много помощников, тятя?

— Видимо-невидимо, сынок. Весь трудовой народ его помощник. И Митюха вон помощник, и я помощник, и ты сам помощник…

— И я тоже? — строго спросил Алешка, и загоревшее, с облупившимся носом лицо его озарилось восхищением.

— И ты тоже, — твердо сказал Бастрыков. — А почему? А потому: ты коммунар. А раз коммунар — значит за Ленина. А если ты за Ленина, — значит ты его помощник.

— Здорово! Помощник Ленина! Стараться, тятя, буду, — серьезно сказал Алешка, задумался, помолчав, спросил: — А Лукерья, тетя Луша, помощник Ленина, тятя? Она все время про коммуну ворчит.

Теперь задумался Бастрыков. Сын задал вопрос, на который ответить было не просто.

— Лукерья-то? — зачем-то переспросил Бастрыков. — Она, сынок, хоть и ворчит, а дело делает. Кормит нас, поит, бельишко нам стирает. А вот кое-что поймет и ворчать перестанет. Нелегкое это дело, сынка, помощником Ленина быть…

— Вот мамушка моя лучше всех на свете была помощницей Ленина! Правда, тятя?! — воскликнул Алешка, и глазенки его загорелись яркими голубыми огоньками, и весь он выпрямился, став как-то сразу тверже и шире в плечах.

— Правда, сынок! Мамушка твоя на смерть пошла, а от Ленина не отказалась, — тихо проронил Бастрыков.

Отец и сын долго молчали. В уголках глаз Бастрыкова выступили слезы, и, пряча их, он низко опустил взлохмаченную голову. «Будь она со мной, вся моя жизнь такой бы хорошей, полноводной была, вон как Васюган в разлив», — думал Бастрыков.

У Алешки теснились в уме свои думы. За последнее время стали ослабевать его воспоминания о матери. Она как бы уходила куда-то все дальше и дальше от него, и живой образ ее, с весельем в глазах, с вьющимися русыми косами, с громким заразительным смехом, теплыми, ласковыми руками, застилался в его сознании какой-то досадной дымкой, которую всякий раз хотелось куда-то сдвинуть или продуть, но ни сдвинуть, ни продуть было невозможно. «Карточки ее давно не смотрел. Завтра утром, как встану, первым делом тятин ящик открою и мамушку посмотрю», — подумал Алешка, продолжая легким движением весла направлять обласок.

— А что, тятя, чужую маму ты мне не приведешь? Дядя Иван говорит, лучше нам жить будет, — вдруг нарушая затянувшееся молчание, спросил Алешка.

Бастрыков понимал, что эта мысль давно уже беспокоила мальчика. Не раз она проскальзывала в Алешкиной болтовне.

— А ты что, сынок, хотел бы, чтоб у нас снова была мамушка? — спросил Бастрыков не столько потому, что желал услышать ответ сынишки, сколько для выигрыша времени. Ему казалось: пройдет минута-другая, и он сумеет мысленно взвесить все обстоятельства своей жизни и дать сыну ответ, веский и правдивый.

Алешка чуть поник головой, призадумался.

— Я бы хотел, тятя, — без колебаний сказал мальчик. — А ты хотел бы? — Алешка смотрел на отца в упор — глаза в глаза.

«Какую же трудную задачку задал ты, сынка!» — подумал Бастрыков и попробовал снова отсрочить ответ.

— А почему ты хотел бы? — спросил он.

— А потому, тятя, что жалеют все. «Сиротиночка!» Будто я несмышленыш трехлетний! — простодушно признался Алешка. — Тетя Луша вон проходу не дает, то по голове меня гладит, то к себе прижимает. А от нее жарища, как от печки. А сядешь за стол — тащит еду, отдельную от всех. Когда Порфишкин племянник у нас ночевал, она за ужином язя мне, жаренного на масле, принесла. «Всем, говорит, будет язь на рыбьем жире, а тебе на масле. Ты у нас самый малый, да еще и сиротка». Я не хотел язя брать, так она разобиделась. Ну ладно, раз так, съел уж. А сегодня днем я пришел с постройки за водой, она давай на мне новую рубашку примерять. «Старая-то, говорит, у тебя совсем сносилась, вот-вот с плеч сползет». Да и другие коммунары чуть что — сразу за свое: «Он сиротка». А я хочу, чтоб как все, так и я, тятя…