Отец и сын (сборник)

— А ты не скупись, Власов. Стыдно нам будет, если единственная в батальоне женщина окажется в плохих условиях. Придется отпустить Королеву несколько листов, чтоб потолок в землянке врача фанерой заделали, а то такие куски оттуда валятся, что напугать могут. Сегодня я испытал это. Лежу сплю, вдруг слышу: кто-то бац меня по лбу. Я очнулся с испугу, зажег спичку, вижу: на постели лежит кусок ссохшейся земли.

— Этак, Прохор Андреевич, и родимец мог бы приключиться, — засмеялся Буткин.

Власов между тем что-то подсчитал на листе своей записной книжки и, пряча карандаш в полевую сумку, сказал:

— Фанеры, товарищ капитан, у нас осталось двенадцать листов.

— Не богато, но на отделку землянки врача надо все-таки дать листов пять. Вот так, — проговорил Тихонов.

Вскоре пришли Синеоков и Королев, и разговор принял еще более обстоятельный характер. Речь пошла о том, как лучше фанерой обшить потолок, где раздобыть стол, кровать, лампу, стоит или не стоит белить печку, делать ли внутренний запор в землянке и так далее, и все в таком же духе.

А когда разговор в клубе с командирами рот закончился, весть о приезде девушки-врача уже облетела весь батальон. Почтарь Тряпкин не пощадил ног и обегал все роты, сообщая сногсшибательную весть. «Врача, братки, привез, у нас в батальоне служить будет, размолоденькая, расхорошенькая, ни в сказке сказать, ни пером описать. Такая разок посмотрит, будь при смерти, а и то подымешься…» — болтал на каждом перекрестке Тряпкин, прозванный бойцами за свою склонность к болтовне Трёпкиным.

Не прошло и часа после совещания в клубе, а каптерка первой роты переселилась в расположение второй роты, и в освободившейся землянке начались спешные работы по оборудованию жилища для военврача Тарасенко, которая все еще спала в эти часы крепким, безмятежным сном, не зная, не ведая, сколько хлопот принесла она своим появлением в батальоне капитана Тихонова.

17

Егоров поднялся в четыре часа. Сунул ноги в сапоги и, набросив шинель на плечи, вышел из землянки. Сделав два-три шага, остановился, поднял голову, сторожко прислушался. Небо было звездное. В пади тихо, безветренно. Маячили в сумраке часовые.

«Тишина. Хорошо. Можно поднимать людей», — подумал Егоров и заспешил обратно в землянку. Возле двери он опять остановился, закинув голову, посмотрел на мерцающие и перекатывающиеся звезды. Чем-то далеким и в то же время знакомым-знакомым повеяло на него от этой картины. Припомнилась юность: он живет в работниках у кулака Калинникова в большом трактовом селе. Хозяин содержит постоялые дворы, торгует скотом. Филипп на трех лошадях возит с лугов сено. За день он должен съездить на луга не меньше трех раз. Зимний день короток, и волей-неволей приходится прихватывать ночь. Уставшие лошади мерно шагают по неторному зимнику, освещенному серебряным месяцем. Филипп завернулся в доху, лежит на возу, на спине, смотрит в небо, звезды отрываются, перекатываются, вычерчивая брызжущие искорками дорожки…

…Рота поднялась бесшумно, команды отдавались вполголоса. Батальон еще спал по землянкам, и Егоров приказал не тревожить покой остальных бойцов. «Уйдем по-лисьи, без шороха и шума, хватятся, а нас уже нет», — думал он.

Но уйти незамеченными не удалось. Когда рота проходила мимо землянки, в которой жило командование батальона, Егорова окликнули:

— Лейтенант!

У землянки стоял Тихонов.

— Не поморозьте бойцов.

— Мороз-то детский, товарищ капитан!

Тихонов продолжал стоять у землянки, сквозь сумрак приглядываясь к роте.

Когда миновали падь Ченчальтюй и высокие сопки, стеной окружавшие ее, остались позади, резкий ветер ударил в лицо. Филипп недовольно крякнул. Тишина, царившая в пади, оказалась обманчивой. Но возвращать роту не захотел, рассудил так: тихой погоды в этом краю почти не бывает, а ветер сегодня не такой уж сильный, чтобы откладывать учение.

Василий Петухов шагал с ним рядом и еще больше укрепил его в этом мнении.

— Ветерок хоть и колючий, а на рассвете ослабнет, — с уверенностью сказал он. — У нас на Алтае так же: ночью разыграется буран — беда, дневной свет ударит — ветер сразу на покой.

Дней десять тому назад Василий Петухов стал политруком третьей роты. Произошло это неожиданно. По требованию политотдела Буткин заполнил анкеты и составил характеристики на пять коммунистов батальона с целью присвоения им званий заместителей политруков.

В политуправлении, куда были направлены все документы, к кандидатуре Петухова подошли с большим вниманием. Член партии с двадцать пятого года, бывший секретарь сельской партячейки, а потом многолетний бессменный председатель передового колхоза, он обладал достаточным практическим опытом, чтобы вести самостоятельно политическую работу в армии. Он не имел, правда, военной подготовки, но сколько было в те дни таких Петуховых, познававших военное дело на практике…

Петухова вызвали в Читу, в политуправление, а через неделю он вернулся оттуда с двумя кубиками на петлицах, в звании младшего политрука.