Отец и сын (сборник)

– Ты что же, нас за монахов принимаешь? – засмеялся Бастрыков.

– У партейных только совесть другая, а все остальное в точности как у тебя самого, – не вытерпел Митяй, твердо соблюдавший до сей минуты свое обещание не влезать в разговор Бастрыкова с Исаевым.

– Ну, коли так, неси, Устиньюшка, рюмки, – повеселел хозяин, в уме прикинув, что выпивка с председателем коммуны авось поможет им сблизиться.

Исаев наливал рюмку за рюмкой. Под жареное мясо снова выпили. Бастрыков и Митяй даже не раскраснелись, а сам хозяин начал хмелеть. «Таких споить – бочонка мало. Вот быки! И все на Устиньющку посматривают. Особенно этот… председатель». Порфирий решил больше не пить, а только угощать, но Бастрыков и Митяй поняли его расчет.

– Раз сам не пьешь, вели убрать выпивку, чтоб не дразнила, – предложил Бастрыков.

Митяй согласливо закивал головой. Хозяин помедлил, налил еще и гостям и себе по целой рюмке и унес графины в шкаф.

– Ты вот что скажи мне, Исаев, – заговорил Бастрыков с серьезным видом, – какой ты промысел считаешь особенно доходным? Это раз. А второе скажи: как тут, на Васюгане, земли для хлебов подходящие?

Исаев понял, что председатель коммуны хочет поучиться у него, как надо хозяйствовать в этих таежных краях. «Ну то-то! Давно бы так, чем начальника-то из себя выставлять!» – подумал он, выпятил грудь вперед и задумался. Хмель уже сильно одолевал его, но он решил перебороть истому во что бы то ни стало и не ударить перед коммунарами лицом в грязь.

– Самое выгодное дело – пушнина! – поучительно начал Исаев и прихлопнул ладонью по столу. – Этот дом весь от крыльца до трубы на пушнине держится…

Но тут Порфирий Игнатьевич попал в капкан Бастрыкова, и пыл его сразу пригас.

– Скажи откровенно, не хитри только: скупкой пушнины дом держится? – Бастрыков в упор посмотрел на Порфишку.

– Да что вы, товарищ чрезвычайный комиссар! – вспомнив о звании Бастрыкова по мандату, плаксиво воскликнул Исаев. – Наговор все это! Наговор! Завидуют людишки, когда при достатке живешь! Все собственным горбяком…

– Ты же сам сказал! Что ты виляешь-то? – засмеялся Бастрыков. – Кто, кроме остяков-то, принесет тебе пушнину на двор? Сам ты немолодой уж. Жена тебе при доме нужна. Надюшку в тайгу не пошлешь…

– Племянники из Томска на чернотропье приезжают, – совсем погасшим голосом произнес Исаев, сердясь и на самого себя, и на Бастрыкова и с ожесточением вытирая взмокшее лицо грубым холстиновым полотенцем.

– Ты смотри, какие у Исаева сознательные племянники! Приезжают, помогают дяденьке дом в достатке содержать!.. – Бастрыков и Митяй смеялись громко, колыхались их плечи, скрипели под ними гнутые венские стулья.

Исаев растерянно переводил глаза с одного на другого. Из-за двери испуганно смотрела на коммунаров Устиньюшка.

– А скажи, Исаев, хлеб ты пробовал на этих землях сеять? Или из города муку возишь? – сразу посерьезнев, спросил Бастрыков.

Исаев радехонек был скорее выскочить из капкана, в который загнал его председатель коммуны, и заспешил с ответом:

– Каждый год, товарищ Бастрыков, хлеб сею. Гарь тут у меня неподалеку раскорчевана. Десятины три-четыре.

– И как родит?

– Рожь сею озимую. По сто двадцать – сто тридцать пудов с десятины снимаю. Овес сею. Если ранние заморозки не прихватят, то по восемьдесят пудов намолачиваю. Ну, еще делянку проса сею, делянку гречихи. Небогато хоть снимаю, а на пропитание хватает.

Исаев говорил и все с опаской посматривал на Бастрыкова: не расставил ли тот новый капкан?

Но Бастрыков неожиданно похвалил хозяина:

– Это, Исаев, ты дельные факты сообщил. Как видишь, Митяй, на Васюгане можно заниматься хлебопашеством. Прибыльно будет. А уж скотину разводить тут сам бог повелел.

Алешка между тем наелся и заскучал.

– Тятя, я на берег пойду, – сказал он, пользуясь паузой, наступившей в разговоре взрослых.

– Надюшка, проводи-ка кавалера на берег. Да смотри, чтоб собаки с цепей не сорвались! – возвысил голос Порфирий Игнатьевич.

– Собаки, деда, в хлеве сидят, – появляясь в двери, сказала Надюшка и обратилась к Алешке: – Ну, пойдем, мальчик.

– А как, Исаев, считаешь, рыбалка тут – доходное дело? – возвращаясь к прежнему разговору, спросил Бастрыков.

– Рыбы в здешних реках, товарищ чрезвычайный комиссар, видимо-невидимо, а только этот товар бросовый.

– Почему же бросовый?

– А кому тут ее продашь? Везти рыбу в Томск – тоже дело малодоходное. Одним словом, по пословице: за морем телушка – полушка, да рубль перевоз.

– Какие снасти, Исаев, держишь?

– Невод держу, товарищ Бастрыков. Небольшой. Тридцать две сажени. Сетенки кое-какие: плавежные, становые. Ну, ботуху, конечно.

– А какую имеешь крючковую снасть?

– Тоже малость. Стяжек двадцать самоловов, столько же переметов. Ну, жерлицы, блесна, удочки баловства ради.

– На продажу рыбу ловишь?

– Ни в коем разе: бездоходное дело. В Каргасоке и Парабели своих рыбаков хоть отбавляй, а до Томска путь больно долгий. Для себя больше рыбачим.