Отец и сын

— А я и не спала еще. Думала.

— Просьба у меня к тебе, Лукерья, есть. Если можешь, выручай.

Бастрыков подробно рассказал о запасах муки и соли, о планах быстрее завершить постройку домов и раскорчевку, о намерениях побольше выловить рыбы для государства. Лукерья слушала, не проронив ни слова. Васюха ее молчание понимал по-своему. Недоверчивая улыбка скользила по его полному, круглому лицу, настолько сильно освещенному пламенем костра, что были видны даже мелкие морщинки под глазами. Ему все еще не верилось, что разговор принесет пользу. Васюха забыть не мог, как рьяно Лукерья протестовала против отъезда на Васюган.

— Смогу тебе помочь, Роман, — дослушав Бастрыкова, спокойно сказала Лукерья. — Пусть Васюха подвезет овсянку на кухню. Буду прибавлять ее в квашню. Три плицы пшеничной муки, одну овсяной, потом напеку овсяных коржиков, блинов… Так и протянем недельку-другую.

— Вот и хорошо, Лукерья, — не удержался Васюха, но женщина даже не взглянула на него.

— Приятного сна, Лукерья. Иди отдыхай, ночи уже много, а вставать тебе рано.

— Спокойной ночи, Роман! И себе то же посоветуй. — Лукерья задержала на Бастрыкове взгляд. Отблески костра метались в ее глазах то красными, то ярко-фиолетовыми искрами.

— Не посмела она с тобой, Роман, в суды-пересуды пускаться, — сказал Васюха, когда затихли шаги Лукерьи. — А мне ведь проходу не дает: «Куда вы людей привезли? Зачем? Что вам, ближе к городам и селам земли не было?»

Бастрыков склонил голову набок, смотрел в темноту, скрывшую Лукерью.

— Может быть, переболеет она недоверием к нам, Вася. А потом поймет, что ошибалась… Не одна она такая в коммуне.

— Может быть, — чуть слышно проронил Васюха, и Бастрыков понял, что тот не сильно-то верит его словам.

Васюха ушел. Бастрыков, оставшись один у костра, поставил локоть на колено, оперся на руку головой, задумался. Ему давно уже надо было отправить в губком партии донесение о положении дел в коммуне, но, занятый другой работой, он откладывал это со дня на день. «Вот съезжу в Маргино, узнаю, что с Ёськой, и тогда напишу обо всем. Подробно», — решил он.

Ночь уже была на второй половине, когда Бастрыков подошел к своему шалашу, откинув полог, пролез в него, нащупал Алешку, крепко прижал его к себе и, как-то сразу успокоенный, безмятежно уснул.

А на рассвете, когда коммуна еще не проснулась, Бастрыков двинулся в путь.

Чтобы попасть в Маргино, нужно было подняться немного по Васюгану, потом пересечь реку и дальше плыть протокой до самой деревни.

Маргино — это семь бревенчатых избушек, наполовину врытых в землю. Избушки смотрят на белый свет маленькими оконцами в два бревна. Они разбросаны по широкой поляне: одна возле самой реки, вторая стоит в «затылок» первой, а третья под кедрами за четверть версты от этих… Остальные четыре еще дальше друг от друга.

К избам подступает тайга — маргинский урман. Она начинается кедровником, потом кедровник отступает под натиском пихтача и ельника и растекается на многие версты, никем не считанные. Таежные озера и речки в маргинском урмане кишмя кишат рыбой. Однако не просто ее доставить по нетореным таежным тропам в деревню, но зато рыбу любит выдра, а выдра — дорогой зверь. Порфишка охотно дает порох и дробь, муку и водку, когда обещаешь добыть выдру.

Бастрыков плыл торопливо. Его обласок отличался ходкостью. Задранный кверху нос легко рассекал воду, а корма обласка, несколько раздавшаяся вширь, свободно скользила по упругой глади, почти не оставляя за собой волны.

Тихо и безлюдно было в деревне. Бастрыков смотрел на сырые, вдавленные в землю избушки, думал: «Беспросветно живут. Чуть окрепнет коммуна, возьмем их к себе. Если не поедут отсюда, построим им здесь новые дома, баню, дадим бесплатно ловушек и ружейных припасов. Пусть охотятся, а пушнину будем брать в коммуну, без всякого обмана, по государственной цене».

За все время, пока Бастрыков подплывал к Маргину, ни один человек не показался в деревне. «По-видимому, на промысле все. Может случиться, что из Ёськиных никого не застану», — подумал Бастрыков.

Но едва его обласок приткнулся к маргинскому берегу, из самой ближней избушки выбежали мужики, бабы, ребятишки. Их было человек двадцать, не меньше. С криком и плачем они кинулись к лесу, изредка оборачиваясь и размахивая руками. Возле избушки осталась только одна старая-престарая женщина. Она с полминуты стояла на месте, потом сделала несколько неуверенных шагов к реке и остановилась.