Отец и сын

— Ах, Алексей-душа! Силы и ловкости у тебя больше, чем у любого из нас, а вот опыта жизни на реках маловато. А реки в такое время года капризные, опасные. Надо глаз да глаз, чтоб неусыпно следить за водой.

— Буду осмотрительным, дядя Тихон! Слово даю всем вам. — Алешка встал, ударил ладонь об ладонь. — И не через десять дней, а раньше, вернусь в Каргасок.

— Нам столько нельзя здесь стоять. Придется ведь тебе догонять нас.

— Буду догонять, дядя Тихон!

— Не знаю, не знаю. Опаска меня берет!

— Не бойся, дядя Тихон! Очень прошу отправить меня. Ну, что тут, ей-богу, долго раздумывать! Все будет хорошо!

Алешка так горячо упрашивал, такая готовность сквозила в каждом его жесте, что Скобеев всерьез заколебался.

— Как смотрят товарищи коммунисты? — спросил он, взглядывая то на Лавруху, то на Еремеича.

— Я бы позволил юнге пойти, Тихон Иваныч, — сказал Лавруха.

— И я бы тоже. Путь дальний и трудный — это верно, но парень крепкий, разумный. Такой в панику не ударится, глупостей не наделает. — Еремеич посмотрел на Алешку с лаской, дружески подмигнул ему.

— Ладно. Согласен, — вздохнув, сказал Скобеев. — Отправление завтра на рассвете. Лавруха и ты, Алексей, принимайтесь сейчас же готовить обласок. Ты, Еремеич, собирай провизию, все снаряжение, ружье, запасное весло, одежду. Да не забудь дать ему карту Тыма. А я сейчас снова пойду к Кадкину, возьму у него распоряжение о возвращении Исаевой и договорюсь, чтоб в случае чего дал ей место опять здесь, в Каргасоке.

Все встали. Алешка открыл дверцу каюты. Ветер с липким снегом хлестал в бока катера. Обская волна с ожесточением набегала на каргасокский берег, с ярым шипением и злым урчанием откатывалась назад в реку.

Глава тринадцатая

— Дай-ка, Алексей-душа, я тебя обниму, чтоб все у тебя было хорошо, чтоб не наступила зима и догнал ты нас как ни на есть скорее. — Скобеев обнял Алешку, прижал к себе, отпустил. — Ну, полезай в обласок! Счастливого пути!

Над каргасокским плесом занимался рассвет. После ветреной ночи и ошалелого буйства река притихла и дымилась туманом. Гасли последние звезды.

— Не рвись, юнга, сразу, не надрывай рук. Всегда сохраняй запас сил. Помни: если силы иссякли — начинается отчаяние. А это плохая штука, — наказывал Лавруха.

— Живы будем — не помрем! — пошутил откуда-то уже издали Алешка.

Скобеев, Еремеич и Лавруха долго стояли молча, прислушивались к стуку Алешкиного весла. Наконец стук затих. Лишь из прибрежной таежки доносилось поухивание филина: «Шу-пу! Шу-пу!»

— Ишь, холера его забери, шубу запросил. Чует, что зима на пороге, — засмеялся Лавруха.

Алешка плыл не спеша. И не только потому, что Лавруха советовал не надрывать рук поначалу. Мешал туман. Смешанный с серым сумраком рассвета, он был местами плотным и непроглядным, вроде каменной стены. Так и казалось, что обласок с ходу ударится сейчас в эту степу и закачается, черпая бортом воду.

Туман держался бы все утро, а может быть, не исчез и до полудня, если б не подул ветер. Он пригнал лохматые тучки, наползавшие на небо из-за слившихся с горизонтом темных лесов. Минутами тучки сбрасывали на реку снежную крупку. Она была жесткая, как песок, и хлестала Алешку по лицу и рукам с ожесточением, оставляя красные полосы, как от ударов бичом. Встречный ветер задирал нос обласка, но, к счастью, он вскоре переменился и подул в спину. Пригодился совет Еремеича: «Обские плесы за Каргасоком, Алексей Романыч, широкие, ветреные. Хитри на них. Прижимайся к берегу, пользуйся каждой извилинкой».

Значение этого совета Алешка оценил в первые же часы путешествия. Берега у Оби даже на прямых плесах исчерчены заливчиками, крутыми изгибами, косами.

Алешка плыл, стараясь учесть все: попутную стрела под яром, затишье, которое наступало вдруг, когда одна туча сваливалась за горизонт, а вторая только еще подымалась в зенит.

Воспользовался он и другим советом своих старших товарищей — без крайней нужды не пересекать Обь. Осенью река редко бывает спокойной, а борьба с волной требует больших усилий. Лучше проплыть пять — десять километров по кривой, чем в поисках прямой то и дело пересекать бурную реку.

Скобеев велел ему не отказывать себе в еде, обязательно делать остановки на обед, варить рыбу или рябчиков. Но в первый день пути Алешка решил ослушаться Скобеева. «Пока развожу костер, варю, ем — час-два пройдет. А мне скорее надо до Тыма добраться. Самое трудное — Обь, а Тым, как и Васюган, посмирнее, потише нравом», — думал Алешка, вспоминая рассказы старших о Тыме.