Отец и сын

На следующее утро я позвонил два раза — он не приходил. Я. был в раздражительном настроении, чувствовал себя совсем больным и стал усиленно звонить в третий раз. Наконец я увидел, что он идёт по улице — он куда-то выходил. Когда он вошёл ко мне, я не мог сдержаться и сказал:

— Я звоню уже четверть часа. Я охотно заплачу вам вдвойне, если вам кажется, что ваши услуги этого стоят. Принесите мне чаю.

Я видел, как ему было больно от моих слов. Он ничего не ответил и побежал за чаем. Меня вдруг тронуло его терпение и приниженность; быть может, он никогда в жизни не слыхал ласкового слова, а я его браню. Я хотел сейчас же загладить свою несправедливость и, когда он вернулся, сказал:

— Забудьте мои слова! Я никогда больше не скажу ничего такого. Я и сегодня ещё болен.

Он был, видимо, очень рад моему ласковому слову и отвечал:

— Мне необходимо было уйти. Уверяю вас — это было очень важное дело.

Но, ободрённый моей приветливостью, он сразу превратился в прежнего сплетника, набитого разными историями, готового рассказывать мне всякую всячину, выведанную им о посетителях гостиницы.

— Позвольте вам сказать, что хозяин Синвара только что отправил к себе домой человека, который должен привезти ему деньги, много денег. Паво думает, что он разорится на рулетке. Колец он не мог ещё выкупить.

— Хорошо, хорошо! — сказал я.

— А та девушка, которую вы вчера видели, провела у него всю ночь. Она с гор, о такой чести она, наверно, никогда и не мечтала. Даже отец никак не мог поверить.

Под вечер я опять сидел на балконе и смотрел на толпу около палаток. Рука моя была на перевязи. Русский лежал на скамейке недалеко от меня и читал книгу. Вдруг он взглянул на меня и спросил, слыхал ли я, что хозяин Синвара послал домой за деньгами. А утром он виделся с Паво. Тот прочёл ему целую проповедь, и отец отчасти признал его правоту. Но слушаться он не желал и твёрдо стоял на том, что надо по крайней мере вернуть проигранное. Неужели кто-нибудь воображает, что он так и оставит этой разбойничьей шайке шестьдесят три тысячи ровным счётом? Ну, так они очень ошибаются. А впрочем, он не только для того будет играть, чтобы вернуть свой проигрыш. Добрые люди, которые так его жалели, когда он проиграл свои кольца, должны бы знать, что он первому встречному нищему может подарить по такому кольцу на каждый палец и не станет беднее от этого.

— И это правда, — прибавил русский, — он уже настолько заражён игрой, что проигрыш стоит у него не на первом месте. Его тянет теперь заманчивость, напряжение, мука, дикое волнение в крови.

— А Паво? Что сказал на это Паво?

— «Беги от соблазна! — сказал Паво. — Возьми себя в руки, бери пример с меня!» Паво говорил долго, голос его сделался печальным, время от времени он подымал даже руку» к небу. Это было зрелище замечательное — лукавый грешник под личиной добродетели, которую сам давно потерял. У него хватило дерзости на то, чтобы увещевать отца самым серьёзным образом. Отец же утверждал, что он играет только для блага сына, хочет спасти его от порока и для этой цели ничего не пожалеет. Тогда Паво преисполнился гнева: он всю жизнь берёг свою честь, а отец проиграл даже кольца, в присутствии всех заложил фамильные драгоценности. Он, Паво, всегда сохранял достоинство, никогда никакого долга не было на его палатке, она стоит неприкосновенно, и он постоянно; заботливо ведёт свои дела. В конце концов, он пригрозил отцу князем Яривом. «Молчи! — сказал отец. — Я обещал себе, что покажу тебе последствия твоего распутства, и я это сделаю. До свидания, Паво».

Паво должен был уйти. Но от отца он прямо пошёл в игорный зал.

— А вы не думаете, что отец действительно намеревается вернуть сына на путь истинный таким необычным образом? — спросил я русского. Он покачал головой.

— Может быть. Но это ему не удастся. Не говоря уже о том, что старик увлечён не меньше сына.

Теперь все разговоры сосредоточились на хозяине Синвара и на его игре. Это ему было нипочём, — так он говорил, держал голову ещё выше, и лицо его было весело. Время от времени он снисходил до шуток с окружающими.

— Вы смотрите на мои руки, — говорил он. — Ах да, я совсем обнищал, я проиграл даже кольца. Ха-ха-ха!

Всё это время, пока у него не было денег, он не ходил в игорный зал, но приказал слуге докладывать весь ход игры, кто выиграл и кто проиграл, какие ставки и кто азартнее всех играет. На следующий день русский рассказывал мне, что хозяин Синвара три часа молился Богу, прося себе счастья в игре: только бы отыграться, и тогда он совсем бросит игру. Он молился вслух и даже плакал; русский узнал это от гостиничного слуги, который подсмотрел в замочную скважину.

VI

Прошло три дня. Рука перестала болеть, и я решил ехать вечером. Я пошёл в город по делам, побывал, между прочим, в полиции, чтобы отметить паспорт. Возвращался домой я мимо палатки Паво. В конце концов, против воли, и я начал интересоваться этим человеком и его отцом. Все говорили о них, вся гостиница была полна пересудами об этих двоих, и я, наконец, как все, не мог уже не думать о них и не справляться о них каждый день.