Отец и мать

Трудятся, значится, они на северах, а Печёный-то, говорит Григорий, не шибко охоч до работы, полегше ему надобно было деньгу. Чтоб не трудами праведными и честными денежка к нему пришла, а так как-нибудь – манной небесной, на халяву, ли чё ли. Вор завёлся в посёлке Караульном: у людей стали пропадать вещи и деньги. Догадывался народ, кто мазурик, да не пойманный, говорится, – не вор. Прознал Печёный от Марии, что в столовке выручку сдают в сберкассу понедельно, что в сейфе деньги хранятся у заведующей в кабинете до пятницы аж. А окно без решётки, а сам сейф деревянным ящиком был, обитый, правда, жестянками, только что замок на нём увесистый, – и всё денежное хранилище тебе. Мария и Печёный попивали там крепко, работу прогуливали, безобразничали. А нонешним августом загуляли со своей кодлой собутыльников по-чёрному – обоих и турнули с работы за прогулы и амораловку. Очухались опосле попойки мало-мало да раскумекали – ни денег, ни жратвы, и собутыльники разбежались.

Взял одним поздним вечером энтот варнак ломик в руки, за голенище сапога – нож, сказал Машке, чтоб вела к столовке. Что ж, привела, показала окно, сама в кусты схоронилась. Печёный вынул одну стеклину, принялся за вторую, да тут сторож на шорохи выскочил с ружьём. “Стой! Стрелять буду!” Печёный кинулся на него с ножом, да тот успел выпалить. Промазал, однако ж. Печёный повалил его, замахнулся ножом, да вдруг Мария наша стремглав подлетела, перехватила его руку. Она ить не робкого была десятка, помню, с пацанами на улице дралась не на жись, а насмерть. “Не бери грех на душу! – сказала она Печёному. – Отдай нож!” А он что? А он зверь, зэковец, убивец! Рассвирепел, зарычал, вывернулся да полоснул её в грудь, а следом вонзил нож в сторожа. Одначе на выстрел и собачий лай уже люди бежали, милиция подкатывала на “бобике”. Изловили Печёного далеко в лесу.