Отец и мать

К ледяной горке побежала, где у высоко-жердистого, щедро искрящегося костра тормошился, горлопанил, прыгал, толкался люд, детский и взрослый. По яру к самому льду Иркута была налита мужиками и детворой, ещё в начале декабря, эта горка, и люди сейчас на санках, на коньках-снегурках, на шкурах-ледянках и на чём попадя, порой просто сломя голову кидались вниз, чтоб пронестись с ветерком, с подпрыгами на кочках, с визгом, смехом, гоготом, со взаимными подначками и толканиями. И Екатерина, не раздумывая, с ходу устремилась вместе со всеми вниз. Упрямо стояла, уверенная: «Ну уж нет: не упаду, ни за что!» Полетела во тьму, в снега, в кручи с ухабинами и буграми. Однако уже через какие-то секунды – вчетвером-впятером с кем-то неслась кубарем. Наголосилась, набарахталась от души, как в детстве бывало, когда с ребятнёй каталась с горки у Ангары.

– С Новым годом!

– С новым счастьем! – слышала отовсюду.

И сама привечала-здравила, знакомых и незнакомых людей, но всех ощущала близкими себе, сродственными своей душе и жизни.

Укатались люди, употели, как в парной.

Пора и у стола посидеть – стали расходиться по домам, до последнего всё поздравляя друг друга. Одни соседи зазвали Екатерину к себе, угостили наливкой малиновой, солёным хариусом. Потом другие затянули её в свой дом.

– Накось, погрызи, Катенька, яблочко, да возьми конфетку. А самогоночка-то у нас – ай, важна! Спробуй-ка, монашка ты наша святая! Согреши вместе с нами, греховодниками окаянными!

Что ж, и самогоночки не грех выпить в великий народный праздник.

– Но только стопочку.

– Е-ей, ещё одну! А то – не по-русски, не по-советски даже!

– Нет! Простите.

– Обижаешь, соседушка!..

Глава 60

Спозаранок – в храм, на утреню. После службы причастилась и исповедалась. И впервые ничего – «ни граммочки» – не утаила о своём неизбывном, застарелом, как рубец, горе-злосчастье. Попросила у духовника совета. И не было в её голосе ни надрыва, ни печали; и говорила о своей беде просто, буднично. Созрела до донышка – поняла, чувствуя в сердце небывалую лёгкость и тишину.

Духовник её, отец Марк, не сразу нашёлся, что ответить. Он весь какой-то мешкотный, выглядел не по годам престарело и, кажется, был навеки утянут в какие-то свои скорбные думы, после того как вернулся с войны, которая закончилась для него у печей и бараков Бухенвальда.

– Господь всемилостив, Екатерина, – наконец, сказал отец Марк, но несоразмерно громко, в непривычной для себя бодрости голоса, будто заодно и себя убеждал в чём-то. – Понадейся на Заступницу нашу – Пресвятую Деву Марию. У тебя же, слышал, имеется список Державной? Вот и молись, молись, родная, перед ним. Она, Державная Матерь наша, не только перед тобой явит свет истины сущей, но и всему нашему отечеству укажет-таки пути-дороги земные и небесные.

Помолчал тяжело, с опущенными глазами, покусывая неухоженный, залохматевший, сникший ус. Екатерина откланялась и уже собралась было идти домой, да отец Марк спросил, с какой-то виноватинкой в приподнятом лишь к её плечу взоре:

– Помнишь, Катюша, молитву Оптинских старцев?

– Помню, батюшка.

– Вот и давай её вместе произнесём. В ней простые ответы и на твои и на мои и всех людей вопросы. Давай начинай, Катерина батьковна.

Она начала, отец Марк поддержал, а другие люди услышали, подошли поближе и вплелись своими голосами:

– Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. На всякий час сего дня во всём наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твёрдым убеждением, что на всё Святая воля Твоя. Во всех моих словах и делах руководи моими мыслями и чувствами. О всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобой. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая, никого не огорчая. Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение его. Руководи моею волей и научи меня молиться, надеяться, верить, терпеть, прощать и любить. Аминь.

– Спасибо, батюшка. С Новым годов вас, с новым счастьем.

– И тебе, Екатерина, свет ты наша Николаевна, счастья и душевного уюта.

Вышла из храма – сеялся на белую-белую землю ласковый розовенький снежок, как праздничное подношение всем людям от солнца, которое в искрасном ореоле снова, извечно снова, подходило к этой земле и к этим людям.

– Божий мир.

И произнесённое даже, наверное, уже не только мыслью и словами было, а самим вдыхаемым воздухом.

Глава 61

Леонардо после праздника не заходил в библиотеку. День, два, три, неделю не было его. Уже и вторая началась. Екатерина поминутно, как заведённая, говорила себе: «Ну и слава Богу. Разобрался человек, от глупостей себя уберёг». Но душу томило, сдавливало. И ничто уже не помогало жить дальше ровно, размеренно, тихо, как привыклось за годы и годы одиночества и молитв.

А он не был, не был, да – пришёл.