Отец Арсений

В селе любили и уважали о. Илариона, помогали, чем могли, и церкви. Сам о. Иларион жил бедно, ухаживала за ним древняя бабушка Ольга; дом сверкал чистотой, иконы во множестве висели по стенам, в основном старинного вологодского и устюжского письма, очень тонкой работы, но были и удивительно примитивного письма, редко встречающиеся. Засушенные цветы, разного рода травы наполняли дом необыкновенным запахом, к которому примешивался запах воска. Книг на полках лежало немного. Жена о. Илариона умерла двадцать лет тому назад, кажется, в 1918 г.; в 1923 г., через пять лет после ее кончины, с разрешения правящего архиерея он принял монашеский постриг с именем Иоанн. Постриг был тайный, поэтому для прихожан он по-прежнему остался о. Иларионом, никто не знал, что он принял монашество. Только через год он сказал мне об этом. У него было двое детей: сын Борис, убитый в первую мировую войну, и дочь Ксения, умершая в 1925 г. Осталась внучка, ставшая врачом и вышедшая замуж также за врача. Раз в год они приезжали к о. Илариону, заботились о нем и всегда просили и убеждали уехать к ним в Ярославль, говоря, что ему много лет и пора на покой. При одном таком разговоре присутствовал и я. Отец Иларион на все уговоры отвечал только одно: «Господь призвал меня в село, здесь хочу окончить дни свои в храме Святой Троицы. Прихожан, с душой моей связанных, не оставлю». Отцу Илариону к моменту появления моего в селе исполнилось восемьдесят лет, но был он подвижен, энергичен, скор на любое дело, плотничал, столярничал, водил пчел. Изредка выезжал на требы в окрестные деревни и скорбел, что в эти дни службу в храме не совершал.

Я подробно рассказываю об о. Иларионе, потому что видел его службы, отношение к прихожанам, полное растворение в подвиге, глубокой вере и любви к Богу и людям. Это был настоящий старец, облеченный Господом за свою подвижническую жизнь даром прозорливости и исцеления духовно и телесно страждущих. Я был духовным сыном Оптинских старцев о. Нектария и о. Анатолия, встречался со старцем о. Алексеем Мечевым, епископом Варфоломеем (Ремовым) и многими выдающимися в духовном отношении иереями и владыками и считаю, что о. Иларион достойно сравним с этими великими подвижниками. Я отчетливо понимал недосягаемую для меня силу их веры и духовного подвига.

Удивляло, что в отдаленном селе простой сельский священник ежедневным служением в церкви в продолжение шестидесяти лет, постоянной духовной работой над собой и молитвой достиг высокого духовного совершенства. Благодарю Господа, что Он разрешил мне увидеть этого подвижника, пройти с ним хотя и короткий, но давший силы и научивший общению с людьми путь, что помогло в дальнейшем в малой мере помогать людям, окружавшим меня.

Власти запретили мне посещать церковь в селе, но удалось тайно совершить с о. Иларионом несколько литургий и вечерами постоянно молиться с ним в его доме, тоже тайно. Несколько раз я был свидетелем совершенных им исцелений людей, пораженных запущенными раковыми опухолями, умиравших от крупозного воспаления легких, пораженных инсультом, водянкой, другими болезнями. Люди избавлялись от смерти, вставали и начинали работать. В церкви была чудотворная икона «Знамение» Божией Матери Новгородская (празднование 10 декабря). Приходя к больному, о. Иларион полагал икону на него, долго и проникновенно молился и помазывал елеем, кропил святой водой и возлагал руки. Молясь, призывал помощь Божией Матери и святого, именем которого был наречен исцеляемый.

Странным было то, что исцеленный и его родные не всегда понимали, что на их глазах произошло чудо по молитве о. Илариона, самое настоящее и откровенное чудо, и воспринимали, что это так и должно быть, на то он и поп. Но я, иерей Арсений, приходил в духовный восторг от увиденного.

Примером чуда может служить и событие, случившееся при мне и оказавшее на жителей села большее впечатление, чем многие исцеления больных, совершенные о. Иларионом.

По дороге, проходившей через село, незнакомый мужик шел рядом с тяжело нагруженной телегой; дорогу развезло, грязь была по колено. Лошадь с трудом тащила телегу, выбиваясь из последних сил. Внезапно колеса провалились в глубокую яму, телега застряла. Возчик стегал лошадь по спине, потом толкал телегу; подошли несколько местных жителей, но сдвинуть телегу не смогли. Возчик озверел и, отчаянно ругаясь, стал хлестать лошадь кнутом под живот, после каждого удара оставался кровавый рубец. Окружающие возмутились, стали убеждать возчика пожалеть лошадь – она дрожала, слезы текли из глаз; но мужик бил и бил ее. Она дергалась вперед, дрожала, но вытащить телегу не могла. Жители села попытались вырвать кнут, возчик достал с воза топор и двинулся на протестующих, потом опять схватил кнут и с остервенением продолжал бить лошадь под живот. Я попытался вырвать кнут и остановить избиение, но он ударил меня в грудь, и я упал в грязь. Окружающие подняли меня… Возчик кричал: «Моя лошадь, хочу и бью». Все понимали – лошадь он изуродует, вот-вот она должна была упасть.