Я плакала, и слезы текли у меня по щекам. Сколько же в человеке слез… Я чувствовала полнейшее одиночество. Никто не искал меня — Ваня играл в свой боулинг или в игровые автоматы, компания наваливала себе турецкий ужин на тарелки, запивая все вином… О, вино… Спасибо тебе, ты дало мне анестезию… когда-то я осуждала тех, кто свою боль топит в вине… Не судите — не судимы будете… Вино — это спасение, мое спасение… Лекарство…
Правда, уже начинает тошнить. Какой позор! Плевать, на все плевать. Мне теперь не нужно готовиться к деторождению и укреплять здоровье.
Ну что, сползаю? Топлюсь… Боль кончится. Я не услышу его вранья. Я не переживу больше унижения от сочувственных взглядов подруг. Но Ваня!.. Я ему нужна! Он же останется сиротой… Я ему нужна живая и здоровая. Надо жить.
Все переживают — и я переживу. Лена пережила, Ира пережила. И я переживу…
Я ему отомщу. Алеша терпеть не может евреев и вздрагивает при слове «Израиль», — значит, я буду изменять ему с евреями. Он терпеть не может длинноволосых — немедленно пойду в «Рок-Вегас» или еще куда-нибудь в этом роде. Ему нравится, когда я хожу в юбках и на каблуках. Я мучилась, но ходила… Теперь буду ходить только в джинсах и кроссовках…
Если он не оценил верность и преданность… Да не любят мужики верных и преданных! Наоборот, им надо, чтобы женщина вела себя как последняя потаскушка. Пресно им жить с верными женщинами, скучно.
Ему не нужна была моя забота о его матери, мои походы в больницу, перевязки ее ноги, бесконечные консультации по телефону в любое время дня и ночи. Что ж, я стану брезгливой и беспомощной…
Я изучила все его любимые блюда; он любил супы — я стала виртуозом приготовления супов. Он любил чебуреки — мои чебуреки можно было посылать на Выставку достижений народного хозяйства. Хоть я сама их терпеть не могу…
Я просто растворилась за эти четыре года в нем, растворилась целиком и полностью: Подстроилась и умерла как личность… вот оно что… Как можно было продолжать меня любить, когда я стала никем… я была все эти четыре года пуста, как кастрюля, и ждала, какими пожеланиями он меня наполнит. Я создала себе кумира и забыла о себе.
…Я почти дремала. Боль потихоньку отступала… Волны, вечные волны, тихо шумели в унисон моему дыханию… Вдруг кто-то подошел ко мне с маленьким фонариком. Это был турок-охранник. Они очень боятся, что произойдет какое-нибудь ЧП и распространится плохая слава о новеньком отеле, и за русскими туристами нужен глаз да глаз — отвязные мы все-таки товарищи. Русская пьяная заплаканная женщина в дорогом фирменном сарафане и туфлях лежала на пирсе… Что может быть подозрительнее?
— Sorry, madam, all OK with you? — спросил он на ломаном английском.
Дежурные на пляже отстают. Не распознают еще руссо туристо и не знают русского мужа.
— I am fine, thanks. Don't worry. Be happy.
Охранник еще минуту в недоумении потоптался на одном месте и ушел.
То же мне отель «Рай»! Все ваши мечты исполнятся! Ха-ха, вот издевательство!
Мир кружился вокруг меня, и в этом кружении надо мной склонилась чья-то большая тень.
— А что это вы здесь делаете? — Это был утренний бог плавания.
— Я загораю. Звездный загар нынче в моде, вы не знали? Электромагнитные волны звезд стимулируют коллаген в самых нужных слоях кожи. Не мешайте мне.
— По-моему, вы напились. Вас везде ищет Ваня, он очень волнуется и просил меня поискать вас на пляже.
— А вы почему трезвый? По старой поговорке? Кто не пьет: чи — хворый, чи — подлюга?
— Я — хворый. У меня есть проблемы, но к вам не обращусь. Не люблю, когда врач — пьяница.
— Михаил… У меня тяжелый стресс. Меня предали, мне больно и одиноко. Поэтому алкоголь для меня сейчас — только анестезия. Честное слово, я — не пьяница. И я правда хороший доктор.
Михаил присел рядом со мной.
— Пойдемте, я помогу вам дойти. Зачем пацана нервировать…
— Скажите, Михаил, а вы не еврей, случайно? — заплетающимся языком пробормотала я.
— Нет. Я — чистокровный русский. Из хитрых калужских крестьян. А неужели я на еврея похож?
— Нет, не похожи… просто тогда вы не представляете для меня интереса. И длинных волос у вас нет, — погладила я его по лысеющей голове и пьяно захихикала.
— Хватит бредить. Пошли, не позорьте честь российской женщины.
— Какой вы смешной, однако! Я буду звать вас Ми-Ми.
— А я вас — Ля-Ля. Поднимайтесь немедленно.
Он был очень сильный. Поднял меня как пушинку и, обняв за талию, повел к выходу с пляжа. Меня штормило, ноги вязли в песке. Выглядела я как последняя шаланда, полная кефали. Михаил уверенно волок меня к нашему бунгало.
— А вы, Михаил, случайно, не в курсе, может быть, в этом отеле предусмотрен пятизвездочный вытрезвитель? Это должно быть предусмотрено! Русским без вытрезвителя никак нельзя! Маэстро, а вы бывали в вытрезвителе? Ах да, вы же хворый, я забыла, вы же футболист и пловец…
— А я еще и поэт немножко. Стихи пишу, балуюсь… Вот прямо сейчас придумал для вас стихотворение.