Невежливо было бы не чокнуться с нею. Пусть она даже теперь не жена, а просто попутчица, мужчина должен быть деликатным. И Костя поднял свой стаканчик. И не только стаканчик, но и ресницы, и неласково, но все-таки без прежней ненависти посмотрел на жену…, на бывшую жену.
— За счастливое возвращение, — повторила Люся и стукнула свой желтый стаканчик о Костин. Звона не получилось, потому что стаканчики были пластмассовые.
— Неправильный звук, — сказал Николка.
Люся взглянула на сына и улыбнулась. Костя попытался остаться мрачным: не мог он после всего, что было, улыбаться. Но губы как-то самовольно, независимо от его желания, вдруг дрогнули и разошлись совершенно так же, как бывает, когда человек на самом деле улыбается. И чтобы скрыть свою слабость, Костя быстро поднес ко рту стаканчик и выпил дорогое вино одним глотком, без всякого смакования, словно водку.
Люся отломила от курицы ножку и протянула ее Николке. Вторую она подложила Косте, а себе взяла крылышко. Она всегда уверяла, что не любит ножку, но Костя не верил ей: когда не было Николки и когда он был совсем маленьким и не ел курицу, она любила ножку. И теперь Костя отодвинул куриную ножку к Люсе и сказал:
— Ешь сама.
— Ну что ты, я ведь люблю крылышко, — проговорила Люся спокойным, чистым и милым голосом, какой у нее был до курорта.
— А моря уже не видно, — с сожалением заметил Николка.
Люся обглодала крылышко, оторвала кусок газеты, вытерла руки и сказала:
— Знаешь, Костя, я думаю, на будущий год мы опять сюда приедем отдыхать. Все-таки очаровательный уголок — эта Джубга…