Отдать якорь. Рассказы и мифы

Временами форвард сбавлял темп, и мы сбивались в кучу. Тогда он на ходу рассказывал нам об этапах своей ленинградской биографии, когда он учился в Институте физической культуры имени Лес-гафта. Потом он бросался в сторону во внезапно возникший проулок и тащил нас, как иголка тянет нитку в прокол тугой ткани. Складывалось впечатление, что он ходил какими-то замысловатыми кругами, и мы, в конце концов, полностью потеряли ориентировку в пространстве и только слепо следовали нашему добровольному вожатому, уже искренне боясь потерять его, так как выйти из этого однообразного лабиринта улиц и плотно стоящих домов под тростниковыми крышами казалось совершенно невозможным. Худой долговязый сенегалец в цветастых шортах, не выдерживая темпа, тоже стал отставать от нас и в десяти метрах за нашими спинами, тяжело дыша в затылок Николаю Ивановичу, истошно орал, воздевая высоко над головой свой блестящий перстень:

– One thousand! Only one thousand for pure gold![4]

– He слушайте его, – пояснял на ходу «земляк», – здесь все врут. В Сенегале нет ни одного правдивого человека. Говорить правду я научился только у вас. И за это очень благодарен советским людям. Знаю я этих продавцов золота. Они у вашего же брата-моряка по дешёвке скупают бронзу, которая в Союзе почти ничего не стоит, а потом из неё льют всякие фигуры и украшения. Выдают, конечно, всё за благородный металл. Надрают свои штуковины до блеска и продают дуракам.

Наш добровольный гид владел русским почти безупречно. Даже Николая Ивановича шокировали некоторые обороты типа «раздавить мерзавца», «пивка для рывка» или «не боись – прорвёмся», которые он к месту употреблял. А когда мы узнали, что он был свидетелем приводнения аварийного ТУ-124[5] на воды реки Невы, то прониклись к нему если не абсолютным доверием, то некоторым уважением как к очевидцу имевшей место героической истории. Этим он сильно подкупил нас. И мы немного отошли от неясных подозрений и не очень приятных впечатлений от захудалых, бедных кварталов столицы Сенегала, по которым мы кружили вот уже минут двадцать.

Наконец, мы углубились в грязный тенистый двор, где под сенью пыльной пальмы и окружавшего её высокого плетёного забора притулилась «забегаловка». Назвать это место баром или кафе значило не только погрешить против истины, но и обидеть европейского обывателя, привыкшего к определённым стандартам чистоты, дизайна и сервиса. В тёмной «забегаловке» толкался не менее тёмный народец – все как один повернули головы в нашу сторону, в лицах присутствующих читался тупой, плотоядный интерес. Так смотрят на ритуальных животных, приготовленных к закланию.

За грязной, липкой стойкой бара, засиженной мухами, стоял здоровенный гориллоподобный бармен в серой от пота майке, подчёркивающей вздутую буграми мускулатуру.

Он стоял к нам боком, протирая похожим на его же майку полотенцем пивной бокал из волнистого стекла. Мы видели его мясистую в тугих складках шею, его небритую щетину и его напускное равнодушие к окружающей обстановке. Он делал какие-то внутренние жевательные усилия, от чего кожа на его лице вздувалась желваками, а уши методично перемещались в возвратно-поступательном движении. Бицепс его согнутой в локте правой руки был похож на туго накаченный футбольный мяч.

Когда наш вожатый из института Лесгафта обратился к нему с вопросом, он повернул своё лицо к нам, и мы увидели совершенно жуткое бельмо на левом глазу. Было такое впечатление, что именно это бельмо и смотрело на нас своей мутной с прожелтью шаровидностью, а правый, здоровый глаз, ничего не видел. Он перебросился несколькими фразами с нашим новым знакомым и медленно кивнул головой, опустив тяжёлое веко на правый глаз. Левый, похожий на лунный глобус, всё так же мертвенно «смотрел» на нас гипнотическим взглядом. Я ощутил в спине внутренний холодок, который пробегал по позвоночнику сверху вниз. (Уже потом, когда мы делились впечатлениями, все согласились, что чувствовали нечто похожее).

Это мой старый знакомый по спортивному клубу, – пояснил наш добровольный гид, – он бывший боксёр, который никогда не знал поражений. Посылал всех в нокаут в первом же раунде. Это очень не нравилось публике, и в одном из боёв кто-то метко выстрелил ему пулькой из пневматического пистолета прямо в глаз. Он так рассвирепел, что тут же коротким хуком уложил на ринг соперника, а следом и судью. За что его, собственно, и дисквалифицировали. Сейчас он нальёт нам пивка.

И он показал нам на ближайший столик, застеленный клеёнкой цвета давно не стиранного камуфляжного хаки.

– Если честно, то пить уже неохота, – поделился своими мыслями Гена Желтяков, наш старший электрик.

– И даже наоборот, – добавил Николай Иванович, – отлить не мешало бы.

– А нет ли тут более злачных мест? – с сарказмом спросил я, – как у нас в Ленинграде.