На счастье Димыча, хоть парадные и выходили прямо на проспект, вокруг не оказалось ни души. Димыч шагнул к обочине. На проезжей части, метрах в пятидесяти, маячила спасительная машина с зеленым огоньком... а из перпендикулярной проспекту улицы с названием из незапоминающихся донеслось отдаленное пиликанье милицейской сирены. Повинуясь призывному жесту, таксист затормозил прямо перед Димычем. Тот без слов распахнул дверцу, уселся рядом с водителем и приказал: - Давай на Барочную. Машина понеслась к Коломяжскому шоссе. Только сейчас мысли в голове Димыча словно бы отмякли, оттаяли, как весенний ручей, -и с соответствующей стремительностью ринулись вперед. Господи, что я такое натворил? Зачем было стрелять? Ведь их можно наверняка можно было убедить, уговорить... Если и не ехать со мной, то хотя бы не мешать... Что же теперь будет, если меня поймают? Как объяснить им, что... что я просто немного устал? Да и вообще - ужасно противно признаваться в собственной слабости... Если бы не усталость, я наверняка понял бы вовремя, что стрелять незачем! Я не виноват! В пылу мысленной истерики Димыч едва не ударил изо всех сил по подлокотнику, однако вовремя опомнился. Что за чушь лезет в голову! Какая разница: виноват, не виноват... Слабость никого и ничего не оправдывает. Да чего волноваться-то, ну как они станут меня ловить? Калашников с Гилевым оба мертвы, женщина наверняка - тоже. А дочь их... Нет. Такая маленькая, если даже запомнила меня, вряд ли сможет связно описать. Ничего. Опасности - нет. Бояться - нечего. Ничего особенного не произошло. Нужно только малость отдохнуть - и можно действовать дальше. Но прежде всего... Прежде всего - Валентина. Димыч поудобнее устроился в кресле и прикрыл глаза. Машина мощно неслась вперед, почти не застревая на светофорах, и вот такое быстрое перемещение в пространстве почему-то подействовало на него как нельзя более умиротворяюще. Все - хорошо. На его стороне - разум. А когда он, Димыч, решит нежданно свалившуюся на него задачу со многими несообразностями... Он не понимал умом, отчего, но не сомневался, что после этого все будет совсем хорошо. Машина притормозила. - Куда на Барочной? - спросил водитель. - Вон тот дом. Таксист, резко взяв с места, подкатил к подворотне. Валентина... Димыч распахнул дверцу. - Э! А заплатить?! Вот докука... Не глядя выдернув из стопки полтинников в кармане купюру, Димыч швырнул ее таксисту и поспешил к парадной. Соврала ему Валентина, нет ли, но беседа с нею должна, определенно должна была вывести его на новый этап расследования. Дверь Игоревой квартиры все так же была распахнута настежь. Войдя, Димыч аккуратно запер ее изнутри и шагнул в кухню. - Что же ты... Но заготовленную еще на лестнице фразу пришлось оборвать на полуслове. На Валентину никакие слова уже не произвели бы должного впечатления: она висела в веревочной петле, прицепленной к массивному крюку для люстры, которой Игорь за всю жизнь так и не собрался приобрести. Чуть в стороне лежал на полу отброшенный, видимо, ногою табурет. Сквозь привычные кухонные запахи явственно ощущалась вонь человеческих испражнений. Та-а-ак-к... Третья смерть за день - это было уже слишком. Не говоря уж о том, что означала она непоправимую утрату источника информации, казавшегося таким перспективным... Димыч круто развернулся и вышел на лестницу. Он больше не чувствовал ни страха ни усталости - то и другое вытеснила упругая ледяная злость. Нет, он не станет больше ходить вокруг да около. К черту Николая и прочих, кто там еще оставался. Подождут. Сейчас он отправится прямо к господину Флейшману и либо получит ответы на все свои вопросы либо - в случае, если тот попробует сопротивляться, пристрелит его на месте. Если только не умрет прежде сам. В каковом случае ответы, скорее всего, уже не потребуются. Он отлично сознавал, что шансов против такого, по всему судя, могущественного мага, или как там теперь таких принято называть, у него мало. Если, конечно, правда все то, что этим магам приписывает молва. Однако даже возможность близкой смерти - или еще чего похуже - почему-то совершенно не тревожила. Беспокоило другое: В последние дни он, Димыч, явно начал замечать за собою симптомы неудачничества. Вернее, он-то как раз всегда отказывал определению "неудачник" в праве на существование; говорил, что на неудачи ссылается только тот, кто - в силу неких своих качеств - ни на что не способен, или, по крайней мере, думает, будто ни на что не способен. Подобных людей хорошо умеют выделять из прочей массы работники сферы обслуживания, а также сотрудники отделов кадров. Петяша, надо сказать, даже в худшие времена не производил ни на тех ни на других впечатления неудачника. А он, Димыч, кажется начинает... Взять хоть этого таксиста - он же всерьез заподозрил, что клиенту нечем платить! Раньше с Димычем тоже случалось такое: задумаешься над чем-нибудь и попробуешь, как сегодня, выйти из такси либо ресторана, не расплатившись. Но никогда еще на его рассеянность не реагировали вот так по-хамски! Ничего. Ничего-ничего... Уловив боковым зрением свет фар выворачивающей из-за угла машины, Димыч поднял руку. Машина остановилась рядом. - На Васильевский, - велел Димыч, садясь рядом с водителем. - Угол Большого и Пятой линии.