Отчим 2: с нуля

На нравственную сторону вопроса Яне было плевать. Она хотела есть и жить в нормальных условиях, хотела быть способной дать сыну все. Жизнь стала значительно легче, когда из нее выпали два разрушающих фактора: бедность и агрессия. Денег хватало, а ругаться было не с кем. Если Яна о чем и жалела, так это о том, что не ушла от Леши раньше. Будучи токсиком и абьюзером, именно он внушал ей, что без него она не вытянет, что должна быть довольна и такой участью. Только оставшись с собой наедине, Яна увидела истинную суть вещей. Теперь она не боялась называть вещи своими именами: Леше было с ней удобно, ей с ним невыносимо. Дело было даже не столько в свалившихся проблемах, сколько в изменившихся ролях. Пока Яна училась новым, Леша цеплялся за старые.

Даже одной с ребенком ей было проще. Не было фактора под названием: «мужик с кислой рожей». Яна ни от кого не ждала помощи, ни на кого не злилась за неоправданные ожидания. Она сама управляла своей жизнью, и неожиданно управление стало даже приятным. У Яны наладился сон, и это, на первый взгляд, незначительное изменение улучшило все. Похоже, что Марк понял, что правила изменились. Новое место, новые условия, рядом только мама. Сработал инстинкт выживания, и он начал спать всю ночь без пробуждения. Видимо, на интуитивном уровне ребенок догадался, что если мать будет измотана, то самоуничтожится, тогда и ему кранты.

Специфика работы не заставляла Яну чувствовать себя проституткой. Впервые за долгое время она чувствовала себя сексуальной и привлекательной. Беременность, роды, выматывающие месяцы с ребенком на руках сделали свое дело. Секс стал обязанностью, а не удовольствием, Яна забыла, какого это фантазировать и возбуждаться просто от намеков. Тем не менее где-то в глубинах сознания оставались не воплощенные планы. Когда Леша избегал ее, она же штурмила сайты с игрушками, сейчас тайные желания и выползали наружу.

Наконец-то Яне нравилась ее фигура: даже надутая грудь больше не раздражала. Ей нравилось одеваться в дорогое качественное белье, ярко краситься и выгибать спинку, позируя своей же камере. Она даже испытывала настоящее возбуждение, когда вводила в себя анальные пробки или фаллоимитаторы. Да, она фиксировала собственное удовольствие и продавала его похотливым мужикам. Может поэтому и покупали так охотно. Яна продавала не только стиль, еще и искренние эмоции.

Когда раздался настойчивый стук в дверь, Яна уже знала, кого встретит на пороге. За две недели Леша так и не написал. Яна знала, что он знает. А вот зачем приперся, понятия не имела. В черном шелковом халатике с широкими рукавами, она открыла дверь и скрестила руки на груди, встав в дверном проеме.

— Собирай шмотки и домой, — после продолжительной паузы, заполненной взаимным презрением, сказал Леша.

— Я и без тебя охуенно справляюсь, нахуй ты мне нужен? — улыбнулась Яна.

— Да знаю я, блять, как ты справляешься. Чем зарабатываешь.

— Блядствую, — чуть не смеялась ему в лицо Яна.

Своим взглядом Яна вонзала Леше иголки прямо в лицо, пока он с титаническими усилиями пытался держать себя в руках.

— Ебаный повод для гордости?

— Да. Я создаю ебаное искусство, а не ебусь под мостом.

— Снимать, как ебешь себя резиновым хуем, это блядское искусств? — процедил Леша.

— М-м-м, последние копейки на подписку слил? Настолько соскучился, что выбрал дрочить на меня, а не жрать? Ну дрочи, все равно, блять, большего не светит.

Легкими похлопываниями ресничек Яна вбила последние гвозди в крышку гроба.

— Собирай свои блядские вещи и домой.

— Мне кажется, ты немножечко охуел, — показала указательный палец Яна. — Пиздуй нахуй!

— Хватит цирка ебучего! Повыебывалась и достаточно! Удаляй всю эту хуету и пиздуй домой!

— Я не буду жить с тобой, уебок ты конченный. Мне одной охуенно! Я больше не ору, как истеричка ебнутая, копейки не считаю! Жизнь заебись стала без тебя гондона!

— Ребенку, наверно, охуеть как пиздато живется в таких условиях! Фоткаешь эту всю свою хуйню, когда он спит в этой же квартире!

— Пиздец ты ебанутый. Пиздуй нахуй! Съебись уже из моей жизни!

Упоминание о сыне сбило высокомерие Яны, она вновь почувствовала себя уязвимой рядом с тем, кто готов нанести болезненный удар.

— Марк и мой сын! Я хочу его увидеть!

— Сын? Сын, блять⁈ Вспомнил, мудачина, что у тебя есть сын⁈ Завали ебало! Нет у тебя никакого сына! Это у меня, сука, сын! У меня! — визжала Яна. — Каким ты ему батей был, а? Да никаким! Даже мне, блять, был батей получше! Кто ты ему, блять⁈ Так, дядя, что мать иногда ебет⁈ Ты даже отчимом ему был пиздец хуевым!

— Завали ебало…

— Не нравится правда ебучая⁈ Не нравится, блять⁈ Ты не хотел его, никогда не любил! Тебе похуй, что с ним! За две ебаные недели не написал, не поинтересовался, есть ли у твоего сына еда! Тебе было похуй, на свалке он живет и жив ли вообще! Злился на меня блядину такую, а про него просто забыл нахуй! А если бы я проебалась? Если бы он вместе со мной сдох от голода⁈ Все, блять, пиздуй и живи в свое удовольствие! Не будет ебаного шума, никаких обязанностей, никто мозг не ебет!